Прихожанка одного из саратовских храмов, внезапно потерявшая горячо любимого супруга, с горечью призналась, что когда она обращалась со своим горем к священству, никто из пастырей не утешил ее так, чтобы боль утихла, чтобы появились силы жить дальше, чтобы она почувствовала, что ей действительно сопереживают и готовы часть ее скорби понести. Что же такое утешение? Почему оно с таким трудом дается? Как нашему состраданию не соскользнуть в слезливую жалость, которая может духовно расслабить человека, но и не угодить при этом в холодную назидательность? Исследуя этот вопрос, мы обратились к опыту священников и психологов.

Когда слова не нужны

Клирик Серафимовского храма Саратова священник Андрей Мизюк окормляет перинатальный центр. В его пастырском попечении, увы, нередки случаи, когда приходится общаться с родителями, потерявшими новорожденного ребенка. Есть ли такие слова, которые могут помочь справиться с утратой?

— Смерть ребенка всегда влечет очень сложное переживание. И никаких особых слов утешения здесь придумать невозможно, — говорит отец Андрей. — Я обычно беру человека за руку и говорю: «Вы можете сказать всё, что у Вас на душе. Абсолютно всё! Или давайте просто помолчим вместе». В молчании, проживаемом вместе, порой больше смысла, чем в каких-то словах. В моей священнической жизни было несколько детских отпеваний. И я не произносил проповедь — не находил слов. Да и, честно говоря, далеко не каждый в таком состоянии может что-то из этой проповеди услышать. Поэтому самое главное — быть готовым в свое сердце впустить чужую боль и сделать ее отчасти своей. А для этого надо учиться любить людей. Без любви сострадание невозможно, оно будет пародией.

Отец Андрей говорит, что «учебником сопереживания» для него в свое время стали книги митрополита Антония Сурожского. Владыка предлагал такие варианты утешения, которые могли бы перенести горюющего человека из его теперешнего состояния в вечность. Но при этом он всегда акцентировал внимание на том, что нет каких-то универсальных формул, по которым можно было бы создать утешение абсолютно для всех людей. «Я помню, как к одной нашей прихожанке, у которой умер ребенок, пришел молодой священник и сказал: “Я так понимаю ваше горе!..”— пишет он. — Она, человек правдивый и резкий, обернулась к нему и сказала: “Не лгите! Вы никогда не были матерью и никогда не теряли ребенка, — вы ничего не понимаете в моем горе!”. <…> Чужого горя никто понять не может, дай Бог свое горе понять, как-то уловить, овладеть им».

Сам Владыка Антоний родителям, потерявшим ребенка, порой говорил примерно следующее: «Подумайте о том, что это молодое существо умерло в полном расцвете всех сил души, ума, в полной чистоте. Этот человек как бы вспорхнул в вечность, и теперь у вас предстатель, Ангел-хранитель перед Богом, который покрывает вас своей молитвой, к которому вы можете обратиться как бы с разговором и с радостью о том, что когда-то будет встреча…». В случаях же, когда речь идет о потере человека в возрасте, самым главным для оставшихся, по мнению этого духовного писателя, является прощение его и прощение себя: «Мы должны развязать все узелки в душе. Мы должны быть в состоянии сказать усопшему из самой глубины сердца и всего нашего существа: “Прости меня!” и сказать также: “Я прощаю тебя, иди в мире”».

Тем, кто хотел бы изучить эту тему глубже, отец Андрей рекомендует посмотреть, как работают с людьми, переживающими утрату, психологи на форуме сайта memorium.ru.  Там же можно найти статьи с конкретными практическими советами о том, как помогать людям продвигаться по пути скорби.

Молитвенная лествица переживаний

Термин «молитвенная лествица переживаний» был предложен доктором психологических наук Федором Ефимовичем Василюком. Ученый использовал его для объяснения процесса взаимодействия христианского психолога и пациента, но, безусловно, он может быть применен и в пастырской практике, и в общении любого человека с горюющими близкими.

Василюк описывает три типа утешения, с которыми мы все так или иначе сталкиваемся в повседневной жизни, в том числе и в храме. Первый тип — духовно-нормативное утешение, в котором нет человеческого тепла. Это фразы вроде «По грехам вашим наказание», «А чего же вы хотели, если в церковь не ходите?», «Бог дал — Бог взял». Они очень ранят сердце страдающего человека. Он чувствует, что собеседник хочет объяснить и обвинить, а не оправдать и поддержать.

Второй тип — душевно-сентиментальное утешение. В нем может быть непосредственный душевный отклик, оно может ненадолго согреть, но действует оно, замещая одну скорбь другой. В нем нет духовной правды и настоящего сострадания. Оно тоже игнорирует глубину человеческого переживания.

И, наконец, третий тип — духовно-участное утешение. Утешающий сострадательно погружается в воды душевного переживания скорбящего, а затем воздвигает духовную лествицу, в движении по которой человеческое переживание может претворяться в молитву и тем самым преображаться.

Духовно-участное утешение состоит из четырех фаз, для раскрытия содержания которых Федор Ефимович приводит отрывок из произведения Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы». К старцу Зосиме приходит молодая женщина, горюющая по своему умершему трехлетнему сыну. Она уже третий месяц ходит по монастырям, дом ее опустел, и возвращаться туда она не хочет. Сначала старец пытается утешить ее рассказом о древнем святом, говорившем такой же горюющей матери: неужели она не знает, что умершим младенцам немедленно даруется ангельский чин, и поэтому следует радоваться, а не плакать? Но женщина не утешается от этих слов. Почему же духовное лекарство не подействовало на ее душу? Василюк поясняет: это происходит потому, что душа ее не была услышана, сама стихия переживаний, душевной муки отвергнута. И старец оставляет попытки оторвать ее от горя и перевести ее взор в Небо, он чувствует, что такой духовный подъем сейчас недоступен для материнского сердца. Тогда он, наоборот, сам сострадательно спускается вглубь этого горя, принимая безутешность как подлинную реальность. «И не утешайся, и не надо тебе утешаться, не утешайся и плачь», — говорит Зосима. «Так нельзя сказать со стороны, нужно впустить в себя это переживание со всей его безнадежностью и безысходностью, и беспросветностью. И только после сошествия во ад страдающей души становится возможным там, внутри этой тьмы, затеплить лампадку духовного утешения», — поясняет психолог. «Только каждый раз, когда плачешь, — продолжает старец, — вспоминай неуклонно, что сыночек твой — есть единый от Ангелов Божиих — оттуда на тебя смотрит и видит тебя, и на твои слезы радуется и на них Господу Богу указывает. И надолго еще тебе сего великого материнского плача будет, но обратится он под конец тебе в тихую радость, и будут горькие слезы твои лишь слезами тихого умиления и сердечного очищения, от грехов спасающего».

Затем Василюк называет четыре стадии духовного утешения. Первая — фаза душевного сопереживания, когда переживание принимается безусловно и безоценочно, и не со стороны, а изнутри. За ней следует фаза духовной прививки: духовные картины, образы, молитвенные указания не остаются висеть в воздухе, как это часто бывает, когда горюющему человеку говорят что-то абстрактное про «лучшие миры», а прививаются прямо к телу переживания: «каждый раз, когда будешь плакать, вспоминай». Далее идет фаза воздвижения вертикали: старец показывает возможность не только из душевного смотреть на духовное, но и обратную перспективу — взгляд на слезы «оттуда». И в этой обратной перспективе становится реальным прикоснуться к духовной радости. Одно дело — духовная радость, нормативно предписываемая материнской душе вместо слез, и совсем другое — духовная радость любимого сына по поводу ее слез; радость, которой она делается причастной, причем именно слезами. Создаваемая для переживания горя молитвенная лествица не вытесняет душевное духовным, а расширяет душевное. Она не отменяет скорбь, но дает пространство в скорбях — пространство, в котором можно дышать.

Старец не думает, что одним разовым актом утешения душа исцелится. Он с благоговейным уважением относится к реальности процесса переживания: «И надолго тебе еще сего материнского плача будет». Василюк поясняет: «Это — отношение терпеливого, заботливого садовника, знающего, что дереву нужно время, чтобы оно принесло плод». Это последняя фаза — «пути», в которой утешение не только воздвигает вертикаль к горнему миру, но и заботится о горизонтали земного странствования. Старец готовит скорбящую женщину к долгому пути материнского плача и рисует его душевный итог — тихую радость. Подвижник не учит молитве напрямую — он выстраивает лестницу, нижней ступенькой которой становится скорбь, а верхней — духовная радость. Так начинается естественная преображающая работа. «Не вместо переживания, а в месте переживания должна быть затеплена лампада молитвы, она должна гореть вместе с переживанием. Само переживание при этом переплавляется, перерождается в молитву, как масло, поднимаясь по фитильку, становится огнем», — поясняет психолог.

Безусловно, далеко не все мы обладаем способностью именно так реагировать на горе близкого человека. Но есть то, что подвластно абсолютно каждому, — это принятие человека в его горе, желание быть терпеливым с ним, признание его права на горе. Если мы возьмем на себя хотя бы этот труд, наши близкие не будут чувствовать себя одинокими в своей беде.

Газета «Православная вера» № 18 (613)