«Алло, это епархия? У вас там есть такой отец Михаил — как с ним можно связаться?» — «Так у нас несколько отцов Михаилов…» — «Мне вот того самого — который от пьянства хорошо помогает».— «?!» — «Он в каком-то парке служит».— «Ага, понятно. Записывайте: Детский парк, Владимирский храм, в 15.30 по субботам — акафист Божией Матери, читаемый перед иконой «Неупиваемая Чаша».— «И все?..» — «Не все. Но остальное от вас самих зависит главным образом».
На самом деле, этот звонок вызывает только грустную улыбку. Никаких побед на фронте борьбы с алкогольной угрозой иерей Михаил Богатырев — настоятель храма во имя святого равноапостольного князя Владимира — за собой не числит. Хорошо, если хоть кому-то помог. Впрямь, слишком многое зависит от самого «злоупотребляющего».
— Батюшка, да ведь самих-то алкоголиков на акафисте не видно. Жены стоят, матери, дети. А их самих нет.
— Они появляются периодически. Я недавно освящал новое помещение Общества трезвости — видел там знакомые лица. Приходят эти люди в храм, молятся, пытаются справиться со своей страстью. Но с их родными действительно приходится общаться чаще. Они звонят мне, если не могут сами прийти на службу: «Батюшка, помяните там моего — запил опять…». Случается даже, что издалека звонят — те, кто уехал из Саратова: «Служите сегодня акафист? Помяните…».
— А не говорят Вам такого: «Батюшка, что-то не помогает ваш акафист, молитесь-молитесь, а все без толку»?
— Вот такого не говорят никогда. Потому что помощь — она всегда есть. Все, кто приходит сюда, чувствуют Божию благодать. Другое дело — как человек сам относится к тому, что с ним происходит. Во-первых, не каждого хватает на то, чтобы признать себя алкоголиком. Родители, жены, дети, те, кто страдает от его действий,— те понимают все, а вот он сам — редко. Во-вторых, только понимать — мало. Есть люди, которые понимают, отдают себе отчет в том, что ими владеет пагубная страсть. Они приходят сюда, каются, молятся, но среда, в которой они уже привыкли жить, она не дает им научиться обходиться без алкоголя. Человек приходит в храм, участвует в молитве — и чувствует, как ему становится лучше, как просветлела его душа. Он уходит домой радостный, окрыленный, какое-то время впрямь не берет в рот ни капли. Но однажды ему звонят друзья, и он не находит в себе сил сказать им нет. И все, чего ему удалось достичь чрезвычайно тяжелым для него духовным трудом — потому что для него это действительно огромный труд: неделю не пить! — идет прахом.
Мы должны дать себе отчет в масштабе беды. У каждого из нас они есть, а точнее, были: друзья, товарищи, коллеги, родственники, до срока сгоревшие от водки. Мы видим живых, идущих тем же путем: мужиков, изначально толковых и работящих, но неспособных уже и дня прожить без бутылки. Интеллигентных, внешне вполне благополучных женщин, тихо пьющих по вечерам, в одиночку или вдвоем с подругой. Парней и девчонок, не достигших еще двадцати, но уже не расстающихся с банкой пива. Больших начальников, предпочитающих дорогой коньяк и не менее дорогие патентованные средства от похмелья… А сколько русских талантов сгубила «родимая» — слишком известны эти имена, чтобы их здесь называть.
Самое страшное, может быть, что мы этому не удивляемся. И не ужасаемся. Это одна из самых привычных деталей нашего российского бытия и постоянный повод для разнокачественного юмора. А на самом деле это трагедия.
Мне кажется, что никакой священник не поможет человеку, не видящему духовных причин пьянства. Мы больше склонны видеть причины внешние: удары судьбы, плохие друзья, пресловутая слабохарактерность, дурная наследственность... Но все это скорее поводы, чем причины.
Человек — не гомо сапиенс, он тварь духовная. У одного православного автора я прочитала, что грехопадение человека можно сравнить с опрокидыванием пирамиды: дух, который должен был находиться на вершине и определять все человеческое существо, оказался внизу, подавлен телом и грешной душой. Вернуться в исходное положение — это даже у святых подвижников до конца не получалось. Но если дух в человеке задавлен до полной неподвижности и бездыханности, если у человека нет ничего такого, что он делал бы, руководствуясь духом,— его жизнь не будет нормальной, а сам он окажется беспомощным. И выход, который он найдет, заведомо не выход, а тупик.
Можно сказать проще: когда человек живет без Бога, самим собой — он живет неправильно. Крен, а затем катастрофа — закономерное следствие такой жизни. Понятно, что не все неверующие спиваются. Сильным, активным, достаточно моральным или просто защищенным натурам удается найти какие-то противовесы и остаться на плаву. А вот иным — увы.
Перестроить себя, научиться жить духом, жить с Богом… Но ведь это трудно — даже и не отягченному и не измученному страшным недугом человеку! Это требует труда, внутренней дисциплины, собранности. У бедного алкоголика, наверное, совсем шансов нет! Но отец Михаил видит проблему иначе:
— Человек, понимающий, что он гибнет как духовно, так и физически, наедине с самим собой, когда некого обманывать, некому доказывать, что ты не пьяница, что ты хороший, не может не осознать, что сам он, своими силами, ничего сделать не сможет. А если человек это понял, то следующий шаг — обращение к Богу: «Господи, помоги мне жить нормально. Сам, без Тебя, я не справлюсь. Возьми волю мою, возьми сердце, душу мою, и сделай — не так, как мне хочется, а как надо; сделай меня таким, как Ты задумал, создавая меня». И если это будет всем сердцем понято и прочувствовано, если обращение будет искренним, результата просто не может не быть. Господь никогда не оставляет человека, искренне обратившегося к Нему.
Кто-то из читателей увидит здесь, возможно, противоречие: с одной стороны, человеку говорят: «Все зависит от тебя самого», а с другой: «Ты сам ничего не можешь». Но это не противоречие, нет, это именно две стороны одного процесса. Одному из моих давних знакомых это хорошо известно. Я решаюсь позвонить — сначала не ему, а его духовнику:
— Батюшка, как у Алексея дела?
— У Алексея? Хорошо. Он теперь алтарник, первый мой помощник на приходе. И на работе у него должность очень ответственная. Его проблемы… Уверенно сказать, что они остались в прошлом, конечно, нельзя. Но он сам это понимает и не расслабляется, вот что важно.
Звоню Алексею:
— Почему у Вас получилось, а у других не получается?
— Не стоит раньше времени говорить, что у меня получилось. Мне бороться и держаться теперь придется — до самой смерти, я это знаю. Человеку, который решился с помощью Божией преодолеть свою страсть, надо быть готовым к тому, что быстрой победы не будет. Будут срывы, могут быть запои, будет страшное раскаяние потом, и отчаяние придет, я все это знаю. Но вот что еще важно — чтоб этого человека поддерживала община. Пусть люди это про него знают, здесь не надо стыдиться. Пусть за него молятся. Для меня это очень важно было — знать, что наши прихожане молятся за меня. Когда ко мне подходила наша прихожанка, вернувшаяся из паломничества, и говорила: «А я за тебя и в монастыре сорокоуст заказала, и там за тебя молиться будут» — я не мог к этому остаться безразличным. Это был стыд, но он спасал.
Алексей считает, что люди, страдающие недугом пьянства, могли бы объединяться в группы при приходах, поддерживать друг друга, делиться опытом, а еще — вместе занимать то время, которое раньше посвящалось возлияниям, вытеснять эти возлияния из жизни — разными добрыми делами, чтением и т.д.
— Потому что враг номер один у нас — лень. Не хочется работать, хочется расслабиться, а расслабиться — значит, выпить. Надо все время что-то делать, чтобы не пить.
Кроме Алексея, я знаю еще одного человека, столь же решительно восставшего на свой недуг и столь же ясно осознавшего необходимость Божией помощи: это немолодая женщина, кандидат наук, преподаватель вуза. Она долго называла себя атеисткой, а теперь — прихожанка небольшого окраинного храма. И я рискну все же назвать эти два случая победами — хотя и не окончательными. Не должен человек считать эту свою победу окончательной, пока он жив, а если считает, то лукавый ему это подсказал. Но что следует сказать тем, кто готов отчаяться? Священник Михаил Богатырев говорит:
— Они и сами спрашивают меня: что делать? Я отвечаю: если ты смог не пить хотя бы три-четыре дня (для некоторых ведь и это — великое достижение) и вдруг чувствуешь, что тебя тянет к бутылке,— бросай все, понимаешь? Чем бы ты ни занимался, где бы ты ни был — все бросай и беги сюда, в храм. Вставай вот здесь, в углу, и молись. Открывай молитвослов, читай Покаянный канон или так, своими словами,— но молись, пока не почувствуешь Божию помощь. Ты понимаешь, что я не могу тебя все время водить за руку — ты должен делать что-то сам. Прояви какие-то свои волевые или интеллектуальные качества. Ты ведь знаешь, во что ты превратишься, если опять сорвешься в запой. Они ведь сами, когда приходят в себя, говорят: мы не люди в этом состоянии, мы хуже зверей. Я им говорю: раз вы сами это понимаете — бегите сразу сюда.
— Но они ведь так не делают? Не бегут?
— Очень редко. Сатане-то не надо, чтоб человек бросил пить и к Богу пошел...
Помяну здесь все же один погубленный русский талант — Николая Рубцова. Его поэзия — поразительный пример внутреннего диалога с тварной красотой мира, красотой рукотворной (сколько храмов в его стихах!) и нерукотворной, красотой человеческих душ и труда. Детдомовца и матроса не учили верить в Бога, конечно, но не чувствовать Творца этот поэт не мог. Однако…
Красным, белым и зеленым
Нагоняем сладкий бред,
Взгляд блуждает по иконам…
Неужели Бога нет?
Чувствовал, но так и не нашел. Или — не пошел к Нему. Потому-то, может быть, и оказалась судьба такой страшной, и конец — настолько безобразным — от всякого, кому дано много, много и потребуется (Лк.12,48).
Но ведь если разобраться, каждому из нас дано много — так много, что мы и вместить не можем: жизнь.