9 октября Русская Церковь вспоминает святителя Тихона (Беллавина), первого после двухсотлетнего перерыва Патриарха Московского и всея Руси; это день его прославления — день, когда в 1989 году Церковь причислила его к сонму святых.
Земная жизнь святителя Тихона оказалась сравнительно недолгой: старости, дряхлости он не узнал — умер в шестьдесят лет. Однако с фотографий, сделанных в последнюю, патриаршую эпоху его жизни на нас смотрит, кажется, глубокий старец. Чему удивляться: они были такими, эти годы, что один шел за пять.
Из речи митрополита Московского и Коломенского Тихона, только что ставшего Патриархом Московским и всея Руси,— избранного Поместным Собором под грохот уличных боев страшной осенью 1917-го:
— Ваша весть об избрании меня в Патриархи является для меня тем свитком, на котором было написано: плач, и стон, и горе, и каковой свиток должен был съесть пророк Иезекииль (Иез. 2, 10). Сколько и мне придется глотать слез и испускать стонов в предстоящем мне патриаршем служении, и особенно в настоящую тяжелую годину! <…> Отныне на меня возлагается попечение о всех церквах Российских и предстоит умирание за них во вся дни…
«Умирание» — это очень точное здесь слово. Когда сын и внук простых сельских священников, выпускник Санкт-Петербургской духовной академии Василий Беллавин избрал для себя монашеский путь, он умер для мира и для собственного «я». Его дореволюционный путь — путь церковного педагога, миссионера, правящего архиерея — не был гладким. Чего стоили две войны и та духовная и нравственная смута, в которую стремительно погружалась Россия на рубеже веков — и с которой никто почему-то не мог ничего поделать. Однако всё происходившее до революции не шло ни в какое сравнение с тем, что началось сразу после нее. Вот когда эта прижизненная монашеская смерть для себя и мира приняла абсолютный характер: монах Тихон существует ради Церкви и России, а дальше уж Богу выбирать, что нужнее — продолжение его земного бытия или его конец. Именно в этом — во всецелом предании себя Христу — тайна бесстрашия Патриарха Тихона. «…Целый год держите вы в руках своих государственную власть и уже собираетесь праздновать годовщину октябрьской революции, но реками пролитая кровь братьев наших, безжалостно убитых по вашему призыву, вопиет к небу и вынуждает нас сказать вам горькое слово правды. Захватывая власть и призывая народ довериться вам, какие обещания давали вы ему и как исполнили эти обещания? Поистине, вы дали ему камень вместо хлеба и змею вместо рыбы…» —пишет он в Совет народных комиссаров (СНК).
Когда посол «молодой советской республики» в Германии А. Иоффе официально заявил, что «никогда не имели места на территории Советской республики массовые расстрелы невинных людей и аресты высших священнослужителей», Патриарх тут же обратился в СНК с письмом, в котором перечислил всех жертв последнего времени и потребовал, чтобы его письмо было тем же послом Иоффе доведено до германских властей...
Михаил Вострышев, автор книги «Патриарх Тихон», приводит полный протокол допроса Предстоятеля в Московском революционном трибунале по очередному «делу о сопротивлении изъятию церковных ценностей» 22 апреля 1922 года. Теперь уже известно, что страшный голод начала 20-х годов был использован советской властью как повод для грабежа Церкви в собственных интересах. Патриарх был допрошен в качестве свидетеля — суд над ним самим большевики почему-то все время откладывали, хотя методично готовили. Допрос свидетеля длился практически весь день: обвинителю нужно было измотать Патриарха, загнать в угол и заставить признать вину, которой не было. У кого угодно не выдержали бы нервы, но глава Церкви держался с неизменным достоинством. В конце концов, гособвинитель сделал заявление о необходимости привлечения «гражданина Беллавина» к уголовной ответственности, а Патриарх (можно предположить, полуживой) поехал по повестке на поздний допрос в ГПУ. Там от него пытались добиться официального осуждения духовенства, эмигрировавшего из Советской России…
В той же книге рассказывается о том, как свергали Патриарха обновленцы — «обнагленцы», как называл их митрополит Трифон (Туркестанов); как явились они к святителю, находившемуся под домашним арестом, среди ночи и требовали добровольно сложить с себя патриаршество. А через год делегация обновленческого Поместного Собора при поддержке чекистов, объявив «гражданину Беллавину», что он лишен священного сана и монашества, тщетно пыталась заставить его… переодеться, то есть снять с себя священнические одежды. Несчастные люди, они не понимали, с кем разговаривают...
Здесь надо сказать еще и о постоянной свирепой травле в советских газетах, и о бандитском нападении на квартиру Патриарха, когда на его глазах был убит келейник Яков Полозов — давний друг, глубоко преданный владыке человек.
Каким же был среди всего этого кошмара Патриарх Московский и всея Руси? Если коротко — он оставался христианином: «Чадца мои! Пусть слабостью кажется иным эта святая незлобивость Церкви, эти призывы наши к терпеливому перенесению антихристианской вражды и злобы… но мы умоляем вас, умоляем всех наших православных чад не отходить от этой единственно спасительной настроенности христианина, не сходить с пути крестного, ниспосланного нам Богом, на путь восхищения мирской силы или мщения»,— писал святитель Тихон еще в 1918 году. И далее: «Следуйте за Христом! Не изменяйте Ему! Не поддавайтесь искушению. Не губите в крови отмщения и свою душу. Не будьте побеждены злом. Побеждайте зло добром».
Протоиерей Валентин Свенцицкий, впервые войдя в кабинет святителя, «…увидел перед собой икону, живого угодника Божия, как изображает их Церковь на иконах. Это был образ слова, жития, любви, духа, веры, чистоты. Никакая клевета и никакая ложь, никакая злоба не могли отнять у верующих этой уверенности в духовном величии Патриарха».
Его не просто любили — верующая Москва, да и вся Россия, просто дышала Святейшим. Такой далекий, казалось бы, от религии и Церкви человек, как Мария Вешнева, комсомолка, сотрудница ГПУ, опекавшая необычного арестанта во время его заточения в Донском монастыре, в своих воспоминаниях свидетельствует: «Патриарху ни с кем нельзя видеться. А посетителей бывает много. <…> Чаще всего ему несут дары — самые разнообразные: дрова, рамку меда, заштопанные носки, фунт свечей, мешок муки, две луковицы…» Ко времени прогулки арестованного святителя, по словам Вешневой, «двор заполняется народом. Это верующие ожидают его благословения. Патриарх время от времени подходит к краю стены и молча благословляет крестным знамением. Многие опускаются на колени. Матери поднимают детей. Всё молча, разговаривать не положено».
Каждое патриаршее богослужение — когда власти предоставляли эту возможность — превращалось во всенародное торжество. И около миллиона верующих — по подсчетам большевиков — приняло участие в отпевании и погребении своего Патриарха. Святитель Тихон умер в великий двунадесятый праздник — Благовещение Пресвятой Богородицы, находясь под следствием по делу о «шпионской сети церковников».
Вернемся к последним фотографиям святителя Тихона, всмотримся в них. Увидим безмерное страдание. Но и другое увидим — свет. Свет духа, свет истинной святости, свет Христов. Вот ответ на вопрос, откуда взялись у этого человека силы на беспримерный крест. Гордость делает нас хрупкими: она заставляет нас опираться на наши собственные силы, а они невелики. Смирение же делает человека несокрушимым, потому что оно — дверь, открытая Христу: Он входит и Сам становится Защитником крепости. Святитель Тихон был смиренным человеком. И именно поэтому Сам Господь избрал его в Патриархи для взорванной, бредившей, погибавшей, казалось, России. Чтобы она не погибла.