29 января на XXVII Международных Рождественских образовательных чтениях в Патриаршем зале Храма Христа Спасителя сотруднице информационно-издательского отдела Саратовской епархии Екатерине Ивановой (Федорчук) был вручен диплом победителя конкурса «Новая библиотека» на лучшее ранее не издававшееся художественное произведение о новомучениках и исповедниках Русской Церкви. Награды был удостоен ее роман «Трибунал». Мы поговорили с Екатериной Алексеевной о том, как создавалось это произведение.

— Расскажите, как у Вас родился замысел романа.

— Честно говоря, если бы не объявленный конкурс, я бы не взялась за такую сложную тему, тем более что это мой первый опыт в написании крупной литературной формы. До этого публиковала только несколько небольших рассказов. Но темы, предложенные учредителями конкурса, показались мне настолько важными, что поняла: не могу уклониться от этого задания. Есть возможности, которыми мы не имеем права пренебрегать. История священномученика Михаила Платонова привлекала меня давно. Впервые я узнала о нем в 2016 году во время паломнической экскурсии по святым местам Саратова, которую организовал наш епархиальный информационно-издательский отдел. Экскурсию вела журналист Марина Бирюкова. Мы стояли на месте расстрела святых мучеников — у могилы, которую в народе называли могилой «пяти убиенных» (на самом деле их гораздо больше), и она зачитывала нам отрывки из проповедей отца Михаила — тех самых проповедей, которые ему потом припомнили на суде. И мне казалось, что этот человек здесь, рядом с нами, что я слышу его голос.

— Какие документы Вы использовали в своей работе?

— О процессе над саратовскими священниками, материалы которого легли в основу романа, сохранилось очень много документов, и все они опубликованы стараниями наших краеведов. Главное, что есть подробнейшие стенограммы двух заседаний трибунала — 1918 и 1919 года, где зафиксировано все, что говорили священники, их обвинители, адвокаты, судьи, запротоколированы даже реплики из зала. Эти документы сделала достоянием общественности старший хранитель фондов дореволюционного периода Государственного архива Саратовской области Ольга Константиновна Пудовочкина. Именно она добилась того, что дело саратовского священства было рассекречено и поступило в распоряжение комиссии Саратовской епархии по канонизации подвижников благочестия. Эти документы доступны широкому читателю в двух публикациях: в документальной публикации А.И. Мраморнова «Судебный процесс против саратовского духовенства в 1918–1919 гг.» и в книге «Собор Саратовских святых», подготовленной трудами протоиерея Кирилла Краснощекова, священника Максима Плякина и историка-краеведа Валерия Теплова. Конечно, я читала и другие труды, которые касались общего положения Церкви в этот период. Но эти две книги были для меня настольными.

— Ваш роман можно назвать историческим?

— Нет, это художественное произведение, в нем довольно большой элемент вымысла, хотя все коллизии — открытый суд, город на Волге, Серафимовский храм, речи свидетелей, обвиняемых и обвинителей на суде, приговор и расстрел на кладбище — вполне узнаваемы. Сначала я хотела пойти по пути наименьшего сопротивления: сделать своеобразную беллетризацию стенограмм суда, но постепенно замысел начал меняться, появились побочные линии, герои начали проявлять «своеволие».

— А где именно Вы отступаете от исторического материала?

— Все, что касается главного героя — священника (в романе его зовут отец Михаил Платанов) — я оставила практически неизменным. Изменения коснулись второстепенных героев. Самым неожиданным для меня самой моментом оказалось то, что в центре повествования вдруг оказался антагонист — председатель следственного комитета. В моем тексте этого героя зовут Роман Хацкелеев. Именно его глазами показана вся история.

— Почему все-таки следователь, большевик, враг?

— Я далеко не сразу решилась на столь рискованный ход, у меня были разные варианты изложения материала. Но мне показалось, что форма романа требует именно такого героя — не праведника, а грешника, который еще не совсем потерял человеческий облик, но находится в двух шагах от того, чтобы окончательно превратиться в палача. Кроме того, его точка зрения — это точка зрения обывателя. Представители обвинения совершенно искренне не могли понять, как верующие люди могут не бороться с советской властью. Как можно быть не согласным с властью и тем не менее подчиниться ей? Мне показалось крайне важным показать заблуждения обвинителей обвинения не извне, а изнутри. Насколько мне это удалось или не удалось, судить читателю.

— Когда можно будет прочитать Ваш роман?

— По словам представителей издательства «Никея», которому переданы права на печать произведения-победителя конкурса, предположительная дата выхода — сентябрь 2019 года.

***

Предлагаем вашему вниманию отрывок из романа Екатерины Ивановой (Федорчук) «Трибунал».

Отец Михаил боялся смерти. А смерть сидела напротив, лениво просматривала какие-то бумаги, делала пометки химическим карандашом, вовсе даже и не слушала, о чем там бормочет этот поп. В коридоре своей очереди ждал десяток свидетелей и подозреваемых.

— Ужасно у нас ведется документация, — пожаловалась смерть в лице комиссара и как будто слегка заискивающе улыбнулась обвиняемому. — Все в кучу: и участие в недозволенном собрании, и издание литературы против советской власти, панихида какая-то... Но собрание было полгода назад, я ничего не путаю?

— Нет, в январе мы собирались.

— По поводу?

— Мы обсуждали декрет об отделении Церкви от государства.

— Но до суда это дело не дошло. Почему?

— Ошибки в ведении следствия, — подсказал священник.

— Понятно, следственный комитет напутал,— молодой комиссар сокрушенно покачал головой и стал похож на сельского учителя четырехклассной школы, который увидел грубейшую ошибку у любимого ученика.— Мы это исправим,— заверил он отца Михаила с таким видом, будто тот должен обрадоваться этой перспективе.

Отец Михаил видел, что его собеседник далеко не прост. Гринь, от которого всегда несло самогоном, кричал, требовал, угрожая расстрелом, чистосердечного признания. Да так и не смог довести дело до суда.

Этот же — присланный из центра, одетый с иголочки, говорил тихо и вежливо. Отец Михаил угадывал в его глазах легкое презрение и какой-то незаданный вопрос.

— К обвинению мы перейдем позже,— вздохнул Хацкелеев и вернулся за письменный стол.— Итак, как Вы полагаете по совести, может ли православный христианин защитить свою веру с оружием в руках? Это его право или обязанность? Грех или священный долг?

— Конечно, защищать веру — это долг каждого христианина, но только мирным путем. Без оружия.

— А если я, скажем, войду в ваш храм... Серафимовский, да? Это возле базара, да? Ну, так вот, я войду в ваш храм и начну стрелять по иконам?

— Вас остановит охрана.

— Значит, ваша охрана инструктирована напасть на представителя советской власти с оружием в руках?

— Это какая-то странная гипотетическая ситуация. Я предпочитаю вернуться на почву реальных фактов. В чем все-таки меня обвиняют?

— Сейчас, — Хацкелеев снова с головой погрузился в бумажный кавардак письменного стола, ничего не нашел и комично развел руками. — Следственный комитет завален жалобами. Работаем в две смены, рук не хватает. К концу рабочего дня у меня просто голова раскалывается. А, так вот же она, под стол упала… Так… «Гражданин Михаил Платанов обвиняется в контрреволюционной пропаганде». Товарищ Хазев составлял протокол задержания. Не густо. Так в чем заключалась пропаганда, святой отец?

— Не имею ни малейшего представления, о чем Вы говорите,— отец Михаил видел, что рассеянность комиссара наиграна, и что тот хочет хитростью заставить его свидетельствовать против самого себя.

— Хорошо,— пожал плечами Хацкелеев,— я буду конкретен: двадцать четвертого июля Вы произнесли речь перед прихожанами, упомянув в ней о том, что советская власть убила Николая Романова.

— Ах, вот Вы о чем... Да, действительно, я прочел в вашей большевистской газете о расстреле Николая Романова. Это известие меня потрясло своей бессмысленной жестокостью.

— Вы считаете, что в этом действии не было смысла? — быстро перебил его Хацкелеев.

— Нет, определенный смысл, конечно, был — Николай Романов мог быть опасен для советов как символ.

— То есть, Вы признаете целесообразность казни Романова?

— Ничего я не признаю,— отец Михаил начал уставать от этого липкого любопытного взгляда и от какой-то странной нечеловеческой логики следователя.

— Смотрите, какая штука получается,— заметил следователь неуверенно, как бы советуясь с обвиняемым,— поправьте меня, если я не прав. Высшей ценностью для христианина является… вера, так?

— Так.

— А те, кто посягают на нее — враги церкви, так?

— Я не понимаю, что значит «посягают»… Ну, предположим…

— Веру надо же защищать?

— Да.

— Советская власть посягает на веру…

— Да, но...

— Спасибо, достаточно, товарищ. Вы сказали ключевое слово: «да».

Газета «Православная вера» № 03 (623)