Священник Михаил Павлович Платонов родился 2 ноября 1868 года в семье диакона Михаило-Архангельской церкви села Кладбищи Сергачского уезда Нижегородской губернии (ныне в черте города Сергача Нижегородской области) Павла Ивановича и его супруги Евдокии Сергеевны. При переходе в 5 класс Нижегородской духовной семинарии Михаил был уволен из нее по просьбе родителей. С 23 сентября 1890-го до конца учебного года он был учителем в церковно-приходской школе села Пергалей Княгининского уезда (ныне Бутурлинского района Нижегородской области), а с сентября 1891 года учительствовал в земской школе в селе Таможниково Нижегородского уезда (ныне Дальнеконстантиновского района Нижегородской области). В октябре 1894 года, после бракосочетания, Михаил Павлович был рукоположен во диакона и направлен в село Уварово Княгининского уезда, там же он служил учителем школы грамоты. 19 июня 1897 года отец Михаил был рукоположен во священника.

В Саратовской епархии будущий священномученик служил с 1907 года. Правящий архиерей, епископ Гермоген (Долганёв), заметил 39-летнего священника, оценив его ум, проповеднический дар и искренность сердца. Он направил отца Михаила на служение в Хвалынск — один из оплотов старообрядчества разных толков и согласий. Будучи определенным на должность уездного наблюдателя церковно-приходских школ и школ грамоты, священник принял живое участие в организации сиротских приютов-школ. Ему было поручено также проведение миссионерских чтений и бесед со старообрядцами в Казанской соборной церкви. С марта 1910-го отец Михаил состоял заведующим Подлесинского миссионерского училища, в котором учился его сын Василий (1899 г. р.), будущий священник.

В 1912 году, после увольнения и ссылки священномученика Гермогена (см. его житие), правящим архиереем в Саратове стал епископ Алексий (Дородницын), поставивший себе задачей «вычистить из епархии всю гермогеновщину». Уже в феврале 1912 года (сразу после рождения дочери Антонины) отец Михаил как любимец владыки Гермогена был освобожден от всех должностей, а в июне того же года уволен за штат. К счастью, увольнение оказалось недолгим: в сентябре того же года священник Михаил Платонов начал служить в Покровской церкви села Большой Мелик Балашовского уезда, а в январе 1913-го стал настоятелем саратовского храма во имя преподобного Серафима Саровского и начальником детского приюта при этом храме. Ему удалось значительно улучшить условия, в которых подрастали дети. У самого отца Михаила и его супруги Валентины Сергеевны было шестеро детей, двое из них умерли в детстве.

Оставаясь единомышленником и духовным соратником опального епископа Гермогена, отец Михаил состоял в Союзе русского народа, а после Февральской революции создал православное общество «За веру», которое ввиду предполагавшегося Учредительного собрания было преобразовано в предвыборный блок «За веру и порядок»; целью блока было восстановление России в ее исконном историческом качестве — как русской православной империи во главе с государем.

В июне 1917 года иерей Михаил Платонов опубликовал первый выпуск своих проповедей «За веру и порядок. Проповеди — отклики на современность». Второй выпуск последовал в декабре, и одна проповедь — «Народ! помни Бога» — была опубликована в январе 1918 года отдельным оттиском. Автор прекрасно понимал, чем грозит ему подобная публицистическая деятельность: ведь в Саратове власть с самого февраля 1917 года фактически принадлежала так называемым Советам рабочих и солдатских депутатов. А в марте 1917 года на общем собрании саратовского духовенства председатель Саратовского совета рабочих и солдатских депутатов Михаил Васильев-Южин заявил: «многим из вас, господа, придется… переродиться, совлечь с себя старого человека. … чем вы избавите нас от необходимости прибегать к нежелательным мерам воздействия. А мы от этих мер в необходимых случаях не откажемся» (в 1937 году М. Васильев-Южин был расстрелян).

«Мы, христиане, теперь должны крепко беречься, чтобы не заразиться смрадом разврата, разбоя и неверия, — говорил отец Михаил в одной из своих проповедей. — Мы должны и других беречь от заразы. Мы должны воспользоваться всей предоставленной нам свободой на защиту наших святынь, вечных христианских истин и на обличение нечестивых, где бы они ни находились — внизу или вверху».

Из другой проповеди: «Святая Русь выходит на путь величайших испытаний, и в этих испытаниях ее единственным помощником является Бог и вечная правда православия. Выходи, никого не боясь, ничего не страшась. Не унывай, не сетуй, не оплакивай прошлого. Вместо царя земного всей душой покорись Царю Небесному и с Его помощью отстаивай, защищай, укрепляй, исповедуй и распространяй святую веру всеми законными, честными средствами. Не бойся и “огненного искушения”; и оно будет, но ты не бойся, а мужайся. Огнем святой ревности побеждай огонь напастей; жаждой спасения угашай пламя гонений. “Не бойся: Я с тобою”, — говорит Христос!».

Убежденный монархист, отец Михаил считал, что «только при царской власти возможны спокойствие, порядок и целость государства». Он призывал народ к покаянию, видя причину постигших Россию бедствий именно в накоплении «гноя» — нераскаянного греха: «Русский народ! Ты обманут кругом. Красными лоскутами, красными словами, красными приманками тебя сделали послушным рабом и последним нищим твои “освободители”. Они освободили тебя от всех веками собранных сокровищ и одновременно старались освободить и от сокровищ веры Христовой. Народ! помни Бога».

Так называемое дело саратовского духовенства, по которому в конечном итоге были судимы отец Михаил и епископ Герман (Косолапов), началось в феврале 1918 года после срочного собрания городского духовенства (не только православного, но и иных конфессий), посвященного декрету об отделении Церкви от государства и школы от Церкви. Следственная комиссия при саратовском ревтрибунале увидела в этом собрании контрреволюционную вылазку. Именно тогда, как указывалось в документах комиссии, «у священника Платонова было взято из квартиры три мешка литературы… Ее было около пяти-шести пудов… Содержание брошюр направлено к извращению истин и к прямому возбуждению, к неподчинению советской власти и к ненависти и религиозной вражде». Однако арестов не последовало, дело заволокитилось. Неожиданный толчок к его возобновлению дали трагические события июля 1918 года — расстрел царской семьи и преданных ей людей в Екатеринбурге. Большевистские газеты сообщили о случившемся в начале августа. 4 августа в Серафимовском храме Саратова священник Михаил Платонов обратил к своим прихожанам горькую проповедь о цареубийстве, напоминая о словах из Первой Книги Паралипоменон: Не прикасайтеся к помазанным Моим (1 Пар. 16, 22). Он совершил молитвенное поминовение убиенного государя. 7 августа в газете «Известия Саратовского Совета» появилась короткая ядовитая заметка «Проповедь святого отца». Автор заметки сообщил, что «святой отец» (он, видимо, не знал, что такое обращение к священнику в православии не принято) «так растрогал молящихся, что вся эта несознательная масса заголосила, зарыдала в истомный голос». Автор призвал советскую власть «обратить внимание на это безобразие и принять меры».

Власть не замедлила среагировать: «Принять меры к установлению факта служения молебна за Романова Николая, и если да, то задержать» — такое поручение дала следственная комиссия Саратовского ревтрибунала чекистам. Несмотря на то, что молебна как такового отец Михаил не совершал, его арестовали. Во время допросов он был тверд, прям и откровенен: «Хотя я сознавал и сознаю, что моя литературная и проповедническая деятельность приносит вред Советской власти, но, ставя выше всего интересы Православной Церкви, я считал своим долгом в защиту ее выступать против ее гонителей».

Сохранилась записка отца Михаила к супруге от 26 августа, просмотренная в тюрьме (на ней стоит соответствующий штамп): «Дорогая Валентина. Пришли мне, пожалуйста, Библию — мал[ого] формата, катихиз[ис], “Оружие правды” Варжанского, книгу “О спасении” Арх[иепископа] Сергия[Страгородского]. Из одежды — полукафт[анье] чистое, белье, зубн[ую] щетку. Будьте спокойны. Пусть будут спокойны и прихожане. Никаких ходатайств не возбуждайте. Будь здорова. Целую всех. Сегодня мною подписан следственный протокол». Просьбу о невозбуждении ходатайств прихожане отца Михаила не выполнили: они провели общее собрание и обратились к властям с просьбой освободить их пастыря на поруки, под ответственность наиболее уважаемых, старших по возрасту членов прихода.

В середине сентября 1918 года в Саратов прибыл председатель Реввоенсовета РСФСР Лев Троцкий. По случаю его приезда Саратовский исполком постановил разрушить памятник императору Александру II, находившийся возле Александро-Невского кафедрального собора (храм был взорван позднее — в 30-х годах). Ознакомившись с положением дел в Саратове, Троцкий высказал местному руководству недовольство тем, что революционные преобразования идут недостаточно активно, в частности, что до сих пор не подорвано влияние Церкви. Стремясь угодить вождю, председатель Саратовского губисполкома Владимир Антонов-Саратовский обещал провести показательный «процесс над попами», приказав арестовать весь епархиальный совет и предать его революционному трибуналу.

Большой показательный процесс над саратовскими духовенством — епископом Германом (Косолаповым), священником Михаилом Платоновым и членами епархиального совета — проходил в октябре 1918 года в зале Саратовской консерватории. Сохранилась подробная поименная регистрация — «Запись на билеты процесса духовенства 5‑го октября 1918 г [ода]», согласно которой на процессе присутствовало 1096 человек. В их число входили члены профсоюзов, служащие советских учреждений, партийные работники, рабочие и солдаты, «интел. труженики», обыватели и учащиеся. Было также 23 представителя духовного сословия, и еще 15 человек представляли Серафимовский приход.

Пролетарские обвинители осыпали отца Михаила и других подсудимых абсурдными обвинениями и оскорблениями, они призывали суд «не быть слишком мягкотелым», требовали смертной казни. Совершенно очевидно: у подсудимого Платонова не было иллюзий, он прекрасно понимал, что его, с большой вероятностью, ждет. Но его позиция оставалась твердой и именно священнической: «Целоваться с Советской властью я не думаю, но признаю ее как факт и считаю, что я обязан ей подчиняться и повиноваться. Налагает она на меня налоги — я плачу, вызывает в суд — я иду, приходят с обыском — я не противлюсь, а представляю все для осмотра: я не протестую против этого. Но я протестую, когда нарушаются мои христианские права и обязанности. Если бы, например, Советская власть вместо евангелия Христова ввела новое евангелие, где говорится “несчастны”, вместо “блаженны” — тогда я не соглашусь на это. Пусть меня как ни назовут, что хотят сделают — я этого не послушаюсь. Если же это евангелие, как Христово — тогда в ножки поклонюсь. Затем, обвинитель очень раздосадован тем, что я очень спокойно вел вчера себя здесь, что мне предъявляются такие-то обвинения, и я так спокоен, высказываю свои монархические убеждения. Очевидно, он хочет сказать: ничего этого нет, мол, и это только хотят показать. Но, товарищи, я и сейчас спокоен, хотя вы и вынесете мне смертный приговор: разве я сказал, что небо пусто? Я верю, что небо не пусто, что там есть жизнь — и я не верю в смерть! Если вы меня убьете — я буду жить. Если вы говорите, что наука и религия есть что-то противоречивое, — я говорю — нет! Я религию признаю и верю ей на основании науки и разума. Все величайшие люди науки были заповедниками истины. Кто может быть больше Ньютона? — а он не произносил имени Божиего, не сняв шляпы… <…> Если главным и единственным преступлением моим в обвинительном акте является возмущение народных масс против Советского Правительства Российской республики, — то в этом преступлении я считаю себя не виноватым. Если бы я возмущал народные массы, то, несомненно, нашелся хотя бы один возмущенный; нашелся бы хоть один свидетель, который подтвердил бы, что я возмущаю. Где же возмущенные и свидетели об этом? Укажите хоть одного! Было бы и какое-нибудь возмущение, — укажите хоть один факт подобного возмущения! Обвинитель в доказательство моей виновности не указывает ни одного случая возмущения народных масс. Очевидно, потому что ни того, ни другого не было. <…> В пределах обвинительного акта считаю себя невиновным. Покаяться мне в том, что я возмущаю народные массы против Советского Правительства, — я не могу, потому что нет никакого возмущения, нет возмущенных и нет свидетелей. Поэтому я считаю себя в возводимом на меня преступлении не виноватым. Больше ничего не могу сказать».

6 октября пролетарский суд признал отца Михаила виновным именно «в возмущении масс против существующего правительства, как в обыденной, так и в литературной деятельности» и приговорил к расстрелу. Епископ Герман и священник Алексий Хитров были приговорены к пятнадцати годам заключения, остальные получили условные сроки.

Тот массовый протест, который был вызван этим приговором у верующих саратовцев — далеко не только прихожан Серафимовского храма — показывает, насколько известен был в городе отец Михаил и как высок был его духовный авторитет. «Мы, Православные жители Саратова, прямо и категорически заявляем, что осужденный священник Платонов с самого восстановления Советской Власти и до последнего времени никогда, нигде и никого из нас не призывал к неповиновению этой власти, не восстанавливал против существующего строя и не возбуждал враждебных чувств ни против кого. Наоборот, его слова всегда дышали кротостью, любовью и миром. Ввиду изложенного мы, нижеподписавшиеся, покорнейше просим пересмотреть дело священника Михаила Платонова и постановить другой приговор, строго отвечающий мере содеянного им. Глубоко верим, что гуманность и справедливость лежат в основе всей деятельности Советской Власти и что наша просьба, продиктованная чувством народного беспристрастия, встретит самое справедливое и искреннее отношение». Под этим обращением, а также под аналогичным — в защиту владыки Германа — было собрано более десяти тысяч подписей. В декабре 1918 года кассационный отдел при ВЦИК приговор по делу саратовского духовенства отменил. Новое рассмотрение этого дела состоялось уже в январе 1919 года. Отец Михаил по-прежнему держался твердо, не скрывая своих гражданских и религиозных убеждений: было очевидно, что первый смертный приговор его не сломил. На вопрос обвинителя, каким выводом он завершил свою проповедь по получении известия о расстреле царя, обвиняемый Платонов ответил: «Вывод такой: убийц ожидает Божий суд». В ответ на вопрос о равенстве всех народов (подразумевалось, что подсудимый — «черносотенец», то есть русский националист и шовинист) отец Михаил ответил:

«Видите ли, я смотрю на государство, идеальное, как на идеальную семью. В семье — отец: в государстве — царь. В семье — все дети равны отцу, в государстве все подданные тоже равны. Таким образом, все подданные, все члены известного государства являются и должны быть равноправными. В известное государство могут входить переселенные люди других народностей, которые не оставили свою национальность, свою народность. По отношению к таким людям нужно сказать, что должны подчиниться большинству: каждая народность имеет в виду их собственные стремления, национальные. Поэтому главные права должны быть предоставлены главной народности».

«Ясно, что священника Платонова мы не исправим, — говорил в своей речи обвинитель Касицкий. — Его исправить невозможно. Значит, что необходимо? Необходимо тем или иным способом (это предоставляется суду) изолировать его от общества. Я не говорю исключительно о Платонове, а вообще, таких необходимо изолировать. Путем ли заключения в стенах, чтобы они не могли видеть света, или путем умертвления — во всяком случае, мы вынуждены их изолировать».

А народный обвинитель Бахшинов называл подсудимых (отца Михаила, владыку Германа и протоиерея Алексия Хитрова) «черной тройкой» и призывал «отправить их в рай», поскольку «в советской России им не должно быть места».

Из последнего слова подсудимого Платонова: «По житейскому рассуждению, я к смерти готов, и если меня страшит смерть, то исключительно потому, что я не чувствую себя подготовленным переселиться туда, куда так великодушно отправляет меня обвинение. Они считают религию предрассудком, а меня считают эксплуататором этой темной, невежественной массы, что мы пользуемся этими предрассудками в своих интересах. Но этого предрассудка я держусь всем сердцем и всею душою своею. И это дает мне полную смелость смотреть прямо в глаза, никого не боясь, ничего не страшась».

На сей раз пролетарский суд приговорил священника Михаила Платонова к двадцати годам тюремного заключения «с применением общественных работ».

Есть документальные сведения о том, что и отец Михаил, и владыка Герман в камере совершали богослужения, делились с сокамерниками духовной литературой.

Во второй половине 1919 года Саратов оказался в непосредственной близости от театра военных действий Гражданской войны: 3 июля Кавказская армия генерала П. Н. Врангеля взяла Царицын, 6 октября Добровольческая армия под командованием генерала А. И. Деникина заняла Воронеж. Опасаясь, что в город могут войти белые, саратовская ЧК приняла решение об акте красного террора: расстреле тринадцати человек, включая епископа Германа и иерея Михаила Платонова. Решение было исполнено практически сразу, в ночь с 9 на 10 октября 1919 года. Это была уже вторая группа расстрелянных — первая, в которую входил старший священник Свято-Троицкого собора протоиерей Геннадий Махровский, встретила свой мученический конец 30 сентября.

Народное почитание расстрелянных мучеников началось сразу после их убиения. Все советские годы верующие саратовцы знали это место в дальнем углу старого Воскресенского кладбища: оно называлось «могилой пяти убиенных». Имелись в виду только священнослужители, их было действительно пять: епископ Герман (Косолапов), протоиерей Андрей Шанский, протоиерей Геннадий Махровский, иерей Михаил Платонов и иерей Олимп Диаконов, — а людей в том рву лежит на самом деле гораздо больше. Над могилой стоял небольшой крест, сваренный из шпал. Сейчас на месте расстрела двух священномучеников и тех, кто разделил с ними эту участь, — большой крест и мемориальные плиты с именами.

Официальная реабилитация подсудимых по делу саратовского духовенства состоялась в сентябре 1999 года решением Саратовской областной прокуратуры. 26 декабря 2006 года по представлению Саратовской епархии епископ Вольский Герман (Косолапов) и священник Михаил Платонов были прославлены в сонме новомучеников и исповедников Церкви Русской.