Недавно мне были присланы несколько фотографий довольно старой рукописи, написанной аккуратным почерком. Их передал пензенский краевед Сергей Зелев, очень благодарен ему за это. Тетради с рукописями попали к нему от Антонины Максимовны Кулишенко, которая была лично знакома с ее авторами. Авторы — Наталия и София Самуиловы — дочери протоиерея Сергия Самуилова, служившего перед последним арестом в 1930 году в Воскресенском кафедральном соборе г. Пугачева.

София родилась в 1905 году, Наталия — в 1914‑м. В 1935 году по обвинению в «участии в контрреволюционной группировке церковников, распространении антисоветской литературы и обучении детей Закону Божию» обе были осуждены на три года ссылки в Казахстан. После отбытия ссылки и вой­ны жили сначала в Пензе, потом в Самаре, были реабилитированы. Их воспоминания о священниках — отце и брате — «Отцовский крест» в трех частях опубликованы после их кончины.

Часть воспоминаний, которую мы предлагаем читателю сейчас, публикуется впервые. Она касается личности отшельницы, проживавшей в пещере возле села Подлесное Хвалынского уезда, сейчас эта полуразрушенная пещера известна под названием «Пещера монаха». В книге Алексея Наумова «Земли хвалынской храмы» цитируется письмо сельского священника, отца Феодора Еланского, который встречался с уединенницей в 1912 году у ее кельи: «Есть предание, что в ней жил… раскольник по имени Серафим, кости которого и до сих пор лежат в пещере в каменном гробу. <…> У самой пещеры нас встретила благочестивая старушка Ф., поселившаяся в ней недавно… В переднем углу мы увидели иконы с возжженными лампадами. Иконы принадлежат обитательнице». Известно также, что через два года «пещерную старушку» посещал художник Кузьма Сергеевич Петров-Водкин.

Федосья из Подлесного

Село Подлесное, около которого подвизалась отшельница Федосья, находится километрах в пятнадцати от маленького приволжского городка Хвалынска Саратовской области. Как показывает название села, оно окружено лесом. Еще и теперь этот лес, покрывающий склоны гор и разделяющие их глубокие долины, тянется почти до самого Хвалынска. Лес смешанный, всевозможных лиственных пород с густым подлеском. Но вот начнешь взбираться по напоминающему крутую тропинку руслу мчавшегося весной потока, и спустя некоторое время услышишь где-то вверху ровный шум сосен. Потом начнут попадаться скатившиеся вниз сосновые шишки, сначала изредка, отдельные, потом все чаще и чаще. Дальше доберешься до все утолщающегося слоя старой осыпавшейся хвои и наконец вступишь в полосу, метров 50–100 ширины, где растут могучие старые сосны. С трудом преодолев колючий и скользкий от тлеющей хвои подъем (спуск еще тяжелее), попадаешь опять в заросли дубняка и орешника, и когда доберешься до вершины, верхушки сосен окажутся далеко внизу.

На уступе одной из таких гор, на противоположном от Волги и города склоне, стоял когда-то скит Хвалынского мужского монастыря. В церковь этого скита время от времени приходила помолиться старица Федосья [это был ныне разрушенный скит Свято-Троицкого мужского монастыря г. Хвалынска с церковью во имя преподобного Сергия Радонежского. — В. Т.].

У подножья горы, на которой стоял скит, на маленькой, удивительно мирной полянке, окруженной высокими деревьями, до сих пор имеется чистый, прозрачный, «выбитый громом» источник, откуда монахи брали воду. В круглую чашу источника опущен деревянный сруб, и, конечно, от него наверх была протоптана тропинка, но уже много лет от нее не осталось и следа, и теперь там невозможно пробраться сквозь колючие заросли кустарника. Чтобы попасть от развалин скита к источнику, нужно сделать большой крюк. За какие-то двадцать-тридцать лет лес принял прежний первобытный вид.

Такие заросли часто попадаются в лесу и являются одной из его особенностей. Дороги, проложенные сквозь него, выглядят как узкие глубокие зеленые ущелья. Таков этот лес сейчас, а что тут было 50–70 лет назад? И в то же время он так хорош, такая в нем благодатная тишина и красота, так хочется молиться и славить Бога, что поймешь пустынников, уходивших в подобные места.

В таком лесу жила и Федосья. Жители окрестных сел, строгие в употреблении эпитетов, означающих святость или указывающих на высокое в глазах народа монашеское звание, не прибавляли к ее имени никакого почтительного слова, вроде «прозорливая», «матушка», «раба Божия». Ее называли «баушка Федосья», а то и просто «Федосья», иногда только добавляя: «Подлесненская»; но хотя это имя и было довольно распространенным в тех местах, никто никогда не путался, о какой Федосье идет речь.

К ней много ходили за советом, за сочувствием, за молитвой, и она всех приветливо принимала. Рассказывали, что она когда-то была замужем, имела двоих детей, но как и когда она оставила их и ушла в лес, мне не удалось узнать.

Ее жилье называли то пещерой, то землянкой. Да, по правде, не так уж велика разница между выкопанной в склоне горы землянкой и приспособленной для жилья пещерой. Говорят, что эта пещера-землянка была одна из тех, где когда-то скрывались бежавшие на Черемшан раскольники. В той, которую нашла и приспособила для жилья Федосья, было два отделения: в первом, более просторном, ближе к выходу, помещалась сама отшельница, а в дальнем, куда некоторым удавалось заглянуть через окошечко в перегородке, стоял гроб. О происхождении или назначении этого гроба рассказчики спорили; одни говорили, что он был приготовлен бабушкой Федосьей для себя, а другие — что в нем был похоронен один из прежних обитателей пещеры.

В пещере стояли столик и скамеечка — «такие, как дети делают, когда играют». Вход в пещеру был до того тесен и низок, что приходилось пробираться чуть не ползком.

Мне пришлось слышать два рассказа о том, как люди посещали отшельницу. Один случай рассказывала умершая в декабре 1960 года инокиня Пугачевского (тогда Николаевского) Вознесенского монастыря Евдокия Ивановна Гусинская [Вознесенский женский монастырь на окраине Пугачева был закрыт в 1920 году и обращен в тюрьму. Е. И. Гусинская была осуждена 28–29.06.36 г. Саратовским краевым судом на три года лишения свободы за антисоветскую агитацию. Реабилитирована 10.09.57 г. Верховным судом РСФСР. — В. Т.]. Она со своими спутницами была здесь в первый раз, и они долго блуждали по незнакомому лесу, пока не встретили женщин из ближайших сел, пробиравшихся тоже к старице Федосье. Эти несли с собой вареную пищу — кто щей, кто каши, кто лапши. Отшельница ласково встретила посетительниц, поблагодарила за приношение и сложила все вместе в заменявшее ей посуду долбленое из дерева корытце; в нем, по словам матушки Евдокии, еще оставалась прежняя пища, проплесневевшая до зелени, до желтизны. А потом хозяйка пригласила всех закусить с дороги.

«Мы, — рассказывала мать Евдокия, — больше только ложки макали да облизывали. Невозможно передать вкус этой пищи: и кислая-то, и горькая, и еще даже не назовешь какая. А она ест да похваливает».

Другие посетительницы, три женщины из недальних заволжских сел Острой Луки и Дубового [сейчас села Острая Лука не существует, Дубовое — в Духовницком районе. — В. Т.], по-другому рассказывали об угощении. Их старица Федосья кормила щами из морковной зелени, которые показались гостьям очень вкусными. Вполне понятно, что в разное время она могла питаться по-разному, да и посетительницы тоже по-разному могли воспринимать.

Эти три женщины рассказывали, что «баушка Федосья» встретила их ласковыми словами: «Гости-то у меня сегодня какие дорогие, вся моя родня пришла». И потом, называя совершенно незнакомых ей женщин по именам, говорила: «Вот так мою свекровушку звали, так — крестную, а так — мамушку родимую».

По зимам, когда жить в лесу становилось совершенно невозможно, Федосья переселялась в Подлесное. Туда же или в скит ходила и в церковь.

В последние годы своей жизни она поселилась в недавно основанном в Хвалынске женском монастыре [в Хвалынске до революции существовала женская монашеская община, однако монастырь открыт не был. — В. Т.], где и приняла пострижение с именем Феодоры. Монастырь этот был основан перед самой революцией; успели построить только жилой корпус, а церковь так и не выстроили. Монахини ходили молиться в Крестовоздвиженскую церковь, расположенную на тогдашней южной окраине Хвалынска, недалеко от монастырского корпуса. Туда же водили, а под конец и носили ослабевшую мать Феодору. Умерла она в 1921 году.

В заключение передам рассказ жителя с. Малой Екатериновки, теперь Приволжского района Куйбышевской области [ныне в Приволжском районе Самарской области.— В.Т.]. К сожалению, я не помню его имени. В 1924–26 годах он был членом церковного совета с. Екатериновка и вместе с председателем церковного совета Афанасием Васильевичем приезжал по каким-то церковным делам к моему отцу, бывшему тогда благочинным. В то время это был крепкий мужчина лет 45–50, жгучий брюнет, с окладистой бородой без единого седого волоса. По окончании дел, ради которых они приехали, началась беседа, затронувшая всевозможные интересующие их темы. Вдруг гость напомнил отцу о несчастном случае, происшедшем несколько лет назад, о котором тогда говорили во всех окрестных селах. Даже я, как ни мала была во время несчастья, когда заговорили, вспомнила об этом случае, так он тогда потряс всех.

Примерно в 1911–13 годах крестьяне целым обозом везли доски с лесопилки из Васильевки (теперь Приволжье) [сейчас в Самарской области. — В. Т.]. Возили их обыкновенно так: длинные доски, штук по 15–20, сколько сможет довезти лошадь, привязывались одним концом к дровням, а другим волочились по земле. На крутом спуске в с. Софьине [село в Приволжском районе Самарской области. — В. Т.] лошади понесли, и рассказчик, бывший одним из возчиков, попал под волочившиеся концы досок. Его тащило, пока не удалось остановить перепуганных лошадей, и, конечно, страшно изуродовало. Со спины была содрана не только кожа, но и мускулы кусками. После этого он несколько месяцев не мог шевелиться, жена кормила и поила его с ложечки. И, понятно, он страшно страдал от боли, особенно по ночам.

«Лежу я так один раз, — рассказывал он, — конечно, не сплю — я спать совсем почти не мог, — часы считаю, когда утро придет, на людях все-таки легче. Вдруг — отворяется дверь и входит старушка, в дубленом полушубке, повязана теплым платком по-деревенски, назад концы. Подходит к моей постели и спрашивает:

— Что, страдаешь?

— Страдаю, — говорю.

— Тебе бы маслицем от преподобного Серафима помазать!

— А ты кто? — спрашиваю ее. Знаю, что двери­то у нас заперты.

— А я Федосья. Из Подлесного, — сказала и скрылась, как растаяла.

Тут я вспомнил, что у нас одна женщина в Саров ходила, теперь уже, должно быть, вернулась. Я и начал будить жену, прошу сходить, попросить маслица. Жена, конечно, за день умаялась, и со мной, и дела все на ней — и мужские, и женские, ворчит: “Днем с тобой намучилась, и ночью покоя не даешь!”. А все-таки встала, пошла. Та женщина, оказывается, только вечером вернулась. Налила она жене маслица, помазали мне спину. И только помазали, я сразу уснул».

С того дня, пока хватило масла, жена ежедневно смазывала им раны больного. Мучительные боли сразу прекратились, раны начали быстро заживать. Через некоторое время больной поднялся на ноги, значительно окреп, только не мог еще без посторонней помощи надеть пиджак. В это время ему захотелось сходить в Подлесное. Жена не возражала, по дому он еще был не помощник. Договорившись с женщиной, не раз бывавшей у Федосьи, которая могла и проводить, и оказать в дороге необходимые услуги, он тронулся в путь.

Когда стали подходить ближе к Подлесному, встречные предупредили, что бабушки Федосьи в ее пещерке нет, она ушла в Подлесное к архиерейской службе. В то время в Подлесном была дача Саратовского епископа Гермогена, и в этот раз он, по случаю какого-то праздника, служил Литургию. Пошли в Подлесное и наши странники.

Подходя к церкви, исцеленный попросил свою спутницу не указывать ему Федосью: «Узнаю или нет?». И сразу же, войдя в церковь, увидел ее, она была совершенно такая же, как ему явилась.

После службы для пришлых богомольцев был устроен обед. Угощать помогала и старица Федосья. Угощая, она обходила всех сидящих за столами и каждому что-нибудь говорила. Дойдя до рассказчика, неожиданно сказала:

— А тебе маслица-то мало, подожди, я еще принесу!

Она вошла в ближайший дом, где остановилась (не помню, в церковную сторожку или в дом священника), и вынесла флакончик масла. Израсходовав его, больной исцелился окончательно.

Рассказчик добавил еще, что перед обедом его поместили отдохнуть в комнатке по соседству с той, которую отвели архиерею, и он нечаянно слышал разговор епископа Гермогена с Федосьей. Старица строго обличала епископа за какой­-то неправильный поступок.

«Меня даже ужас брал слушать, как она с ним говорит», — добавлял рассказчик. А епископ смиренно выслушивал обличения подвижницы.

Ее же молитвами, Господи, помилуй и нас, грешных.

С[офия] С[амуилова]

* * *

Известно, что в конце 1910 года в селе Подлесном была построена обширная церковь-школа в честь Казанской иконы Божией Матери и святителя Алексия, митрополита Московского, и к ней было пристроено помещение для летнего пребывания архиерея. Этот храм был освящен 5 сентября 1911 года епископом Саратовским и Царицынским священномучеником Гермогеном (Долганевым; † 1918). Заведующим школой был священномученик Михаил Платонов, а с 1912 года и до закрытия — иеромонах Антоний (Винников). Не исключено, что всех их хорошо знала отшельница монахиня Феодора из села Подлесное. Бережно записанные и сохраненные свидетельства сестер Самуиловых — бесценный источник информации о местной церковной жизни первой половины прошлого века.

Благодарим за помощь А. Наумова и М. Смоленцеву.

Газета «Православная вера», № 13 (705), июль 2022 г.