Могила архиепископа Саратовского и Петровского Досифея (Протопопова; 1866–1942) — на старом Воскресенском кладбище, в двух шагах от весьма почитаемой саратовцами могилы епископа Вениамина (Милова). Те, кто ищет молитвенного предстательства владыки Вениамина, подходят, как правило, и к владыке Досифею: молятся об упокоении его души, просят его молитв о нас. А что мы знаем об этом человеке, о его крестном пути?

На годы его управления Саратовской епархией пришлось проведение Поместного Собора 1917–1918 годов, становление новой системы высшего церковного, епархиального и приходского управлений, первые гонения на Церковь, аресты и расстрелы священников, принудительное изъятие церковных ценностей и инспирирование властями «обновленческого» раскола, сворачивание регулярной работы органов епархиального управления, разгром канцелярии, действовавшей при епископе.

За стойкость в вере, твердость убеждений, проявленные в послереволюционное пятилетие, саратовский архипастырь претерпел немало: позднее, после переломного 1922 года, его ждали тюрьма, ссылка, скитания, нищета. В последний период своей жизни (1927–1942) он был лишен кафедры, лишен статуса правящего архиерея, но оставался на свободе и имел духовный авторитет среди верующих. Думается, это был не самый трудный период его жизни. Самым трудным представляется время, когда с каждым днем и месяцем у владыки Досифея оставалось все меньше и меньше возможностей распоряжаться той властью, которой наделила его Церковь, во благо верующих, ради распространения и укрепления веры Христовой. Это годы с 1917-го по 1927-й.

Уроженец Смоленской земли, он прибыл в Саратовскую епархию на постоянное жительство и служение лишь в 42 года в связи с назначением викарным епископом Вольским. Следующие восемь лет он спокойно служил Церкви и народу на Саратовской земле, помогая в управлении епархией трем правящим архиереям — преосвященным Гермогену (Долганёву), Алексию (Дородницыну), Палладию (Добронравову).

Революция 1917 года принесла смятение в саратовскую церковную жизнь. Конфликт правящего епископа Палладия и викарного Леонтия (фон Вимпфена) закончился тем, что по постановлению епархиального съезда оба они были удалены со своих кафедр; через некоторое время это решение утвердил Святейший Синод. Вследствие этих событий преосвященный Досифей стал временно управляющим огромной Саратовской епархией. В период конфликта он предпочел остаться от него в стороне, а потому его кандидатура представлялась естественной и всем понятной.

1917-й. Первый епископ-избранник в Саратове. Делегат Всероссийского Собора

11 августа 1917 года Святейший Синод разрешил Саратовскому епархиальному собранию избрать правящего архиерея. Избрание архиерея происходило впервые в истории епархии. 13 августа были проведены первые, пробные выборы, на которых большинство голосов (154) получил епископ Вольский Досифей.

14 августа в Александро-Невском кафедральном соборе после Божественной литургии состоялись уже сами выборы: в основу их церемониала были положены правила для выборов Московской епархии, на которых правящим архиереем был избран митрополит Тихон (Беллавин), в скором будущем Патриарх всея России.

У царских врат главного храма Саратова был поставлен стол с урной. У левого придела находился стол, за которым делегатам епархиального собрания выдавали бюллетени и конверты.

«Каждый получивший бюллетень выборщик поднимался на солею левого придела храма, здесь на одном из аналоев писал имя кандидата во епископа, запечатывал бюллетень в конверт, затем проходил через левый клирос на солею главного алтаря… Священники-выборщики были в епитрахилях, а диаконы и псаломщики — в стихарях. Все время присутствующие в храме делегаты, хор церковно-народный и хор диаконов и псаломщиков пели поочередно церковные песнопения… Подача бюллетеней протекала в образцовом порядке»¹.

Епископ Вольский Досифей получил 248 из 277 голосов делегатов собрания, о чем был составлен акт. После этого два архиерея — преосвященные Досифей и Дамиан (Говоров) — вышли из алтаря, и владыка Дамиан провозгласил «Аксиос» («Достоин»), а все присутствующие подхватили этот возглас, пропев также гимн «Тебе Бога хвалим». Вскоре Святейший Синод утвердил избрание, а вот ходатайство клира и мирян о «возведении… епископа Досифея в сан архиепископа, ввиду выдающегося положения саратовской архиерейской кафедры»² было Синодом отклонено.

В речи после избрания владыка Досифей говорил немного, но, судя по всему, предельно откровенно: о том, что честь и власть никогда не прельщали его; когда друзья его советовали ему прибегнуть к сильным мира сего для получения самостоятельной епископской кафедры, он всегда отклонял эти советы, находя такой способ получения кафедры унижением епископского сана.

— Моей мечтой… было остаться в Вольске, где у меня установились добрые отношения с паствою, правда, чуждые внешних проявлений взаимных симпатий, в виде всякого рода подношений, подарков, адресов… Я откровенно сознаю… свои немощи и свое недостоинство для занятия Саратовской кафедры, и сначала у меня была мысль отказаться от нее в случае избрания, но затем, подумав, что этим своим поступком я поставлю свою волю выше послушания, я решил предать себя в волю Божию… Как-то за недосугом приходилось мало обращать внимания на свое здоровье, а между тем оно расстраивалось, и врачи настоятельно советовали мне полечиться. Когда я слушал советы врачей поехать куда-то и полечиться там-то и там-то, я или соглашался с ними, или молчал: врачи не знали, что мне не на что ехать на курорты лечиться³.

Сразу после избрания надо было выезжать в Москву, ведь по должности правящего архиерея владыка стал членом Всероссийского Поместного Собора. На время отсутствия в Саратове преосвященный Досифей оставлял своего викария преосвященного Дамиана (Говорова), поручая ему регулярно принимать просителей, служить в кафедральном соборе по всем воскресным и праздничным дням, а также быть почетным председателем в епископском совете и рассматривать текущие дела, поступающие в консисторию⁴.

21 ноября 1917 года владыка Досифей присутствовал на торжественной интронизации Патриарха Тихона. В дальнейшем саратовский архипастырь участвовал в работе соборных Отделов об епархиальном управлении и о благоустроении прихода. Во время Собора он посетил только 75 пленарных заседаний из 170, полностью пропустив вторую сессию; ни на одном из заседаний не выступал. Последнее произошло не только из-за бурных событий в церковной жизни Саратова января-февраля 1918 года⁵, но и потому, что «местною саратовскою властью» ему было отказано «в выдаче пропуска для следования в город Москву»⁶. Об этом владыка Досифей уведомил Патриарха Тихона, после чего Соборный Совет (президиум Собора) постановил «считать епископа Досифея находящимся в отпуску»⁷.

В третью сессию архипастырь, судя по листам посещений соборных заседаний, покинул Москву еще до завершения работы Собора (последний раз участвует в совещании епископов 26 августа (8 сентября) 1918 года). Присутствие архиерея в кафедральном городе явно требовалось в связи с надвигавшимся революционным трибуналом — судебным процессом над епископом Германом (Косолаповым), священником Михаилом Платоновым и членами епархиального совета. Во время показательного заседания 5 октября владыка Досифей уже находился в Саратове.

Страшный 1919-й

После первого приговора, вынесенного в октябре 1918 года священнику Михаилу Платонову (расстрел), а также епископу Герману и председателю епархиального совета протоиерею Алексию Хитрову (по 15 лет тюремного заключения), верующий народ Саратовской епархии встал на защиту невинно осужденных. В частности, Вольск, в котором епископ Досифей служил почти десять лет, представил 3000 подписей в защиту владыки Германа, отца Михаила и отца Алексия⁸. Кажется, такая народная защита не могла не радовать и не поддерживать владыку Досифея.

Приговор был отменен, и в начале 1919 года начался вторичный процесс по делу отца Михаила Платонова, владыки Германа и членов епархиального совета. Второй приговор оказался более мягким, и хотя бы протоиерей Алексий Хитров, получивший условное наказание, мог приступить к исполнению обязанностей в епархиальном совете⁹. В апреле 1919 года и владыка Герман был амнистирован и ненадолго освобожден, сумел даже выехать в свой кафедральный город Вольск¹⁰. Казалось, что политика власти в отношении Саратовской епархии смягчается. Но уже в мае епископа Германа арестовали вновь, а в конце июня в связи с занятием Царицына Добровольческой армией Деникина и приближением, таким образом, фронта Гражданской войны к Саратову местные большевики начали истерично «давить контрреволюцию», объявив в Саратове осадное положение. Именно в это время епископ Досифей впервые попал под арест. Арестованы были также и другие священнослужители: протоиереи Геннадий Махровский (расстрелян в сентябре того же года) и Владимир Воробьев, священник Симеон Буров¹¹.

Возможно, до некоторого момента епископ Досифей находился под домашним арестом, поскольку, например, в августе еще имел возможность накладывать резолюции на документах по епархиальным делам¹². Но в сентябре он, по всей видимости, был заключен в тюрьму. Страшные события сентября-октября — расстрел своего викария — епископа Германа, казнь священника Михаила Платонова, других пастырей и мирян Саратова переживает в условиях несвободы. Не исключено, впрочем, что некоторое время не ведал даже о том кровавом разгроме, который учинили местные большевики.

28 октября 1919 года владыка Досифей направил Патриарху Тихону рапорт, которым сообщал, что освобожден из заключения и вновь вступил в управление Саратовской епархией. Принимая это к сведению, Синод также счел не требующей какого-то решения телеграмму Саратовского епархиального совета, который в условиях отсутствия правящего архиерея и в связи с трудностями сообщения с «находящимся в Самаре епископом» (видимо, имеется в виду преосвященный Тихон (Оболенский), епископ Уральский, который должен был временно управлять саратовской церковной жизнью), просил разрешения «приводить в исполнение бесспорные решения по бракоразводным и некоторым другим делам прежде утверждения их епископом, с обязательным докладом епископу о сделанном исполнении»¹³.

Характерно, что после расстрела епископа Германа и нескольких саратовских священников официальная газета большевиков — «Известия Саратовского Совета» — перестает нападать на Церковь, «попов» и верующих. Пропагандистская «миссия» была до поры до времени исполнена, а духовенство запугано достаточно. Однако Церковь саратовская по-прежнему имела своего законного епископа и даже епархиальный совет, который продолжал работать.

Годы мрачные и голодные

После освобождения из тюрьмы владыка Досифей тяжело заболел. Об этом известно из постановления соединенного присутствия Священного Синода и Высшего Церковного Совета от 23 марта 1920 года, которым решено было выделить епископу Уральскому Тихону (Оболенскому), назначенному управляющим Саратовской епархией «впредь до выздоровления епископа Досифея», 10 тысяч рублей в качестве пособия на проезд в Саратов и пребывание там. Средства были выделены из общецерковного фонда «на содержание епархиальных преосвященных»¹⁴.

В условиях, когда владыка не мог управлять епархией, огромное количество обязанностей легло на епархиальный совет. Членом совета до самой его ликвидации оставался протоиерей Евгений Шкенёв, а личным секретарем епископа Досифея все это время являлся Н.В. Златорунский, избранный в 1918 году кандидатом в члены епархиального совета¹⁵.

В 1920 году по инструкции Наркомюста все епархиальные советы в России принудительно закрываются. Происходит их преобразование в канцелярии при епископах. Так произошло и с саратовским советом. Но при владыке Досифее всегда был круг надежных помощников, благодаря им он мог управлять епархией и в мрачных и голодных 1920 и 1921 годах. О работе епархиального управления в 1921 году у нас почти нет никаких данных: архив епархиального совета или епископской канцелярии за эти годы не сохранился.

1922–1923-й. Несостоявшийся процесс

В Поволжье свирепствует голод. 24 января в главной газете Саратовской губернии — местных «Известиях» — появляется статья «Голод и церковное золото». В качестве положительного примера в ней приводится решение прихожан одного из сельских храмов далекого Мелитопольского уезда: отдать всю золотую и серебряную утварь на борьбу с голодом. Уже на следующий день редакция призывает верующих «как возможно шире» обсудить «поставленный статьей вопрос» и отозваться: «Время не ждет»¹⁶. Время действительно не ждало: из центра была уже дана директива по разгрому Церкви под прикрытием помощи голодающим.

Параллельно большевики создавали круг лояльного духовенства, готового на различные компромиссы и прямую раскольническую деятельность. Совершенно неслучайно — и буквально через несколько дней после статьи о голоде и церковном золоте — на страницах «Саратовских известий» появляется «Беседа с епископом Досифеем и протоиереем Русановым». Из слов владыки Досифея следует, что он «признает вполне возможным выделение части драгоценной утвари, как то: золотых и серебряных сосудов, крестов, риз, венчиков и драгоценных камней с икон, из панагий и пр., для реализации их в помощь голодающим. Церковь… перед лицом голода должна отдать все излишнее из церковных драгоценностей и украшений для голодающих»¹⁷. В этой беседе архиерей и кафедральный протоиерей Николай Русанов показаны единомышленниками. Но за их высказываниями следует редакционный комментарий: «Это — слова двух представителей саратовской церкви. Ближайшие дни покажут, насколько слова церкви о помощи ближнему являются не только словами, а и делом… Мы ждем решения советов благочинных: церковь у нас истинных ли христиан или лицемерных фарисеев?..»¹⁸ Вскоре Русанов стал одним из тех, кто возглавил «обновленческий» раскол на Саратовской земле.

В последующие дни главная газета губернии сообщает о постановлениях отдельных саратовских храмов и сделанных пожертвованиях. О том, как шел сбор ценностей, следует рассказывать особо, и это не предмет нашего повествования. Главное в том, что владыка Досифей изъятию ценностей по постановлениям приходов никак не препятствовал. Тем более не делал он этого после того, как в марте заработала губернская комиссия по изъятию церковных ценностей. Большевики, однако, раскручивали агитационный посыл о «жадной Церкви», не желающей делиться с голодающими. Постепенно пропаганда приобретает все более четко очерченный характер: религия в целом зло, но с некоторыми лояльно настроенными священниками мы, новые хозяева жизни, миримся, а вот сторонников Патриарха Тихона считаем контрреволюционерами. Именно они сопротивляются изъятию церковных ценностей. Эта пропаганда подкрепляется безыскусными, довольно тупыми карикатурами. На одной из них — худой голодающий, некий, призывающий ему помочь, гражданин и тучный архиерей, держащий мешок с золотом и чашу. Имел ли образ, изображенный местным пролетарским художником, что-то общее с саратовским епископом Досифеем? Даже внешне — ровным счетом ничего. Но большевистских пропагандистов это не смущало, и сообщаемое ими со страниц «Известий» имело всё меньше общего с реальностью.

После формирования «Живой церкви» в Москве в мае 1922 года Саратов становится важнейшим региональным центром обновленчества. Местные большевики спешат поддержать инспирированный чекистами раскол Российской Церкви. Воскресный номер «Известий Саратовского Совета» за 14 мая отводит всю первую полосу обличению «Святейшей контрреволюции». Среди ругательно-пропагандистских публикаций находится место специальной заметке о саратовском епископе Досифее. В архиерейский дом пришел корреспондент советской газеты. «За узким длинным столом перед грудой книг и бумаг 3–4 рясоносца. Среди них еп. Досифей. Ему, по-видимому, за 60 лет. Покрытое сединами, несколько одутловатое лицо, с мягкими чертами производит впечатление человека податливого, сговорчивого. Епископ туговат на ухо» — так описывал свой визит в архиерейский дом корреспондент «Саратовских известий»¹⁹, взявший у владыки интервью. Ответы архиерея не устроили редакцию, она сочла их слишком обтекаемыми. «Досифей молчит. Молчание — знак согласия. Но с кем? Не с Тихоном ли?»²⁰.

Так проходила кампания по дискредитации владыки. Корреспонденты «Известий» выставляли епископа Досифея каким-то слабовольным дурачком, который ни «обновленцев», ни «тихоновцев» не поддерживает. Между тем ясно, что владыка Досифей был последователен, он оставался верным Патриарху Тихону и законной церковной власти. Параллельно с этим «Известия Саратовского Совета» на своих страницах оказывают поддержку «прогрессивным священникам города Саратова» — протоиереям Сергию Ледовскому и Николаю Русанову.

Пока советская пресса делала свое дело, саратовские чекисты фабриковали дело о нарушениях при бракоразводных процессах в канцелярии епископа Досифея.

9 июня владыка Досифей по постановлению местного отдела ГПУ был отправлен под «строгий домашний арест». Он, наряду с целой группой саратовских священников и трудившихся в канцелярии епископа мирян, был обвинен «в нарушении Декрета отделения Церкви от государства, неисполнении циркуляров Наркомюста, выразившихся в ведении бракоразводных дел и насильном оттеснении совести верующих путем наложения на таковых против их желания, церковных кар и эксплуатирования просителей способом вымогательства денежных вознаграждений за ведение бракоразводных процессов»²¹.

Накануне, 8 июня 1922 года, «Известия Саратовского Совета» «по наведенным в судебно-следственных органах справкам по делу епископа Досифея» (хотя, очевидно, что «органы» сами дали подконтрольной газете нужные сведения) сообщали, что владыка «действительно находится под строгим домашним арестом и привлекается к суду ревтрибунала по обвинению его в нарушении декрета об отделении церкви от государства и нарушени<и> распоряжения наркомюста по бракоразводным делам и в ряде других преступлений, связанных с изъятием церковных ценностей». При этом подчеркивалось, что «арест епископа Досифея вызван не новым движением в церкви (имелось в виду «обновленчество». — Прим. А.М.), а его к.-р. деятельностью, которая на предстоящем процессе будет охарактеризована детальнее». Последнее звучит вообще примитивной пропагандой, отрицающей очевидное: для поддержки «живоцерковничества» требовалось устранение законной церковной власти.

Анонсировав судебный процесс, после этой публикации «Известия» странным образом замолкают. Никакой процесс не начинается, но владыка Досифей, находившийся под домашним арестом, после 15 июня 1922 года переводится в губернскую тюрьму.

Меняя тактику, сворачивая антитихоновскую пропаганду, саратовские большевики оказывают все более активную поддержку обновленцам. По Саратову распространяется листовка «Саратовского епархиального управления», возглавляемого «обновленческим» епископом Балашовским Николаем Поздневым, под заголовком «Воззвание ко всем чадам Св. Православной Церкви Саратовской епархии». Авторы листовки силятся доказать, что каноническая преемственность при передаче власти от Патриарха Тихона «Всероссийскому церковному управлению» «вполне соблюдена»; они призывают жителей Саратова и губернии «в целях избежания, гибельности раскола и сохранения единства Церковного» признать власть Временного Высшего Всероссийского Церковного Управления²².

9 сентября 1922 года следователь ревтрибунала Ф.Д. Корнилов, рассмотрев постановление уполномоченного ГПУ, принял дело к своему производству, а епископу Досифею решил оставить прежнюю меру пресечения. Но уже через несколько дней тот же следователь в своем постановлении написал, что «имеющимся в деле материалом виновность Протопопова во вмененных ему преступлениях по 119 ст. (Использование религиозных предрассудков масс с целью свержения рабоче-крестьянской власти или для возбуждения к сопротивлению ее законам и постановлениям. — Ред.) не установлена» и производство по ней прекращено. По остальным статьям Уголовного кодекса 1922 года — 72-й (Изготовление, хранение с целью распространения и распространение агитационной литературы контрреволюционного характера), 122-й (Принуждение при взимании сборов в пользу церковных и религиозных организаций) и 123-й (Присвоение себе религиозными или церковными организациями административных, судебных или иных публично-правовых функций) — вину епископа следователь усмотрел, но ввиду отпадения более важной статьи вынес постановление о направлении дела в губернский суд «по подсудности». Мера пресечения в связи с этим и в связи с «ходатайством коллектива верующих» епископу была изменена: он был освобожден из-под стражи на поруки коллектива верующих Александро-Невского кафедрального собора и Крестовой церкви²³.

29 сентября 1922 года начальник Саратовского губернского отдела ГПУ просит ревтрибунал вернуть дело епископа Досифея в возглавляемый им отдел «для доследования»²⁴.

В 10 часов вечера 24 (или, по другим данным, 25, или, по третьим данным, 26) октября 1922 года владыка уже снова был арестован сотрудниками ГПУ²⁵. Как сообщала на личном приеме прокурору при Народном комиссариате юстиции В.Н. Бельдюгину уполномоченная от церковных приходов Саратова Нина Михайловна Ветвицкая, арест произошел по доносу представителей «Живой церкви» протоиереев Коблова и Русанова. 21 октября инспектор ОГПУ Улыбышев подписал и 25 октября начальник ОГПУ Панков утвердил заключение по делу № 347. По своему стилю этот документ похож на пламенную, но не очень связную антирелигиозную речь.

Считая епископа Досифея «центральной фигурой» дела, по которому проходили и другие священники и миряне, автор заключения расписывался в том, что никаких юридических оснований для суда над архиереем нет. Привожу выдержку из этого документа без всякой правки, сохраняя колоритные особенности его орфографии и стилистики:

«Подчеркивая чисто юридическую сторону дела, которая благодаря хитро и ловко обдуманной и замаскированной работы Досифея давал и дает ему возможность формально безнаказанно (за юридической недоказанностью и ссылок на разного род<а> канонические положения церкви) обходит[ь] правосудие, избегать карры революционного пролетариата, в тихомолку творить дело контр­революции и, наконец, если предстать пред революционн<ы>м судом, то встоль незначительном преступлении, как предусмотренном стат[ьей] 123 Уголовного кодекса, которая благодаря минимальному наказанию не только не может удовлетворить революционного права сознания, а на оборот может нанести ему еще большую обиду, так как можно смело сказать, что после отбытия наказания “любимого” пастыря авторитет его среди контр­революционных и одураченных им масс еще больше поднимется и обезумившись от революционного дурмана изуверы незамедлят своему Владыки приписать мученический венец и бросить новое незаслуженное обвинение Советской Власти в гонении на веру Христову, а заодно и возбудить несознательные массы низвержению ея (да, в старой орфографии! — Прим. А. М.)»²⁶.

После еще одного абзаца подобного плетения словес инспектор ГПУ предлагал дело владыки не передавать в народный суд, а оставить его «временно» в губернском отделе ГПУ. Вместе с тем перед руководством ГПУ возбуждалось ходатайство о высылке епископа Досифея в Архангельскую или Вологодскую губернию, а до нее предлагалось содержать его под стражей. Материал, накопленный в ходе процесса, предполагалось держать в ГПУ «для разработки»²⁷.

За четыре года, прошедшие с подготовки первого судебного процесса над саратовским духовенством в 1918 году, местные «спецслужбы» так и не удосужились нанять себе хотя бы более-менее грамотных сотрудников в следственные отделы. Впрочем, зачатки (или остатки) ума у этих деятелей были, и они все-таки увидели, что судебный процесс не складывается, что он развалится так же, как за несколько лет до того развалился такой же процесс против владыки Германа, священника Михаила Платонова и членов епархиального совета. Видимо, на тот момент центральной большевистской власти для устрашения верующих по всей стране было достаточно совершившегося в августе расстрела митрополита Петроградского Вениамина (Казанского) и его помощников.

Верующие Саратова просили губернского прокурора В.М. Бурмистрова (1889–1938) об освобождении владыки, но прокурор заявил, что «не имеет на это власти, т. к. стоит не выше Губернского Отдела Г.П.У. и посоветовал верующим обратиться самим в ГПУ»²⁸. Правда, сам он, объясняя ситуацию своему московскому начальству, отрицал такие слова, просто подтверждая, что «арест Досифея произведен ГО ГПУ без нарушения законных гарантий и является закономерным». Впрочем, от мысли о законности он быстро, как вообще свойственно большевизму и большевикам, перескакивал на иную мотивацию и без обиняков заключал: «Что касается дальнейшей изоляции Досифея, в пределах, предоставляемых законом, то таковую считаю необходимой, по соображениям политического характера»²⁹.

Ходатайствовавшую за владыку Досифея в Москве студентку медицинского факультета Саратовского университета Нину Ветвицкую ОГПУ арестовал в ноябре 1922 года за «распространение провокационных слухов». Чекисты обвинили ее в том, что она была создателем (!) двух церковных общин в Саратове и даже развернула свою деятельность за Волгой, в Покровске. При обыске бравые большевики нашли у нее копию «с отправленного письма тов. Ленину, в котор<ом> она делает резкие нападки на местную гражданскую власть, как вмешавшуюся в их культовую деятельность». Кроме того, в вину ей было поставлено, что «в бытность в Москве ВЕТВИЦКАЯ не забыла навестить Патриарха Тихона, которому ей был<и> передан<ы> съестные продукты, а вместе с тем навестила реакционера Епископа Уральской епархии Тихона [Оболенского]»³⁰. Подумать только: какое серьезное преступление — написать жалобу Ленину и передать гостинец Патриарху! Целая орава «комиссаров в пыльных шлемах» ополчилась на студентку-медика! Подлинные «герои» революции!

Комиссия НКВД по административным высылкам 30 марта 1923 года приговорила Нину Михайловну к трехлетней высылке в Зырянскую область³¹. И после освобождения она будет помогать Церкви и духовенству выстоять в годину гонений, а сама скончается в нищете от туберкулеза в 1940 году³².

Владыку Досифея привлекали также к делу по обвинению Патриарха Тихона в антисоветской деятельности. Причем он, как сформулировали большевистские следователи, удостоверил «неправильность ссылки [Патриарха] Тихона на каноны» и охарактеризовал Патриаршее воззвание от 28 февраля 1922 года по изъятию церковных ценностей «как способное вызвать смуту, благодаря чему он, Протопопов, и не решился его оглашать»³³. В итоге его отправили в пятилетнюю ссылку в Нарымский край (в нынешний город Колпашево Томской области), лишив Саратов правящего архиерея на несколько лет.

За время арестов преосвященного усилилось «обновленчество», многие храмы перешли в подчинение ВЦУ³⁴. Как мог, с помощью писем владыка пытался поддерживать связь с верными Церкви клириками и мирянами даже из далекой ссылки. С «многоводной Оби» он писал архимандриту саратовской Крестовой церкви Евфимию: «Тюрьма, этап и ссылка не поколебали меня в моем исповедании истины Христовой. Благодарю Господа Бога за Его милость ко мне грешному. Да, действительно в сидении в заключении, в этапе и в ссылке великая милость Божия. Это голос всех духовных лиц, подвергшихся этим невзгодам… Храните Крестовую, эту нашу драгоценность, это наше сокровище. Всем богомольцам Крестовой мое архипастырское благословение. О, как дороги они мне! Меня удалили, нас разделили; но нет такой силы, которая могла бы вырвать из моего сердца любовь к моей пастве»³⁵. Связь со ссыльным архипастырем также поддерживал его келейник Павел Петрович Гранкин, который возил ему передачи, а от него возвращал в Саратов письма и указания. Но, конечно, управлять епархией из далекой Сибири было невозможно: вся переписка перлюстрировалась чекистами, любое лишнее слово становилось почвой для обвинений адресатов владыки. Оставалось дожидаться возвращения в Саратов, ставший уже родным. И владыка вернулся.

После ссылки

Ссылка была прекращена досрочно: в марте 1926 года епископ Досифей вернулся к управлению епархией. Видимо, в это время он был в качестве награды за перенесенные лишения возведен в сан архиепископа: свершилось то малое, о чем его саратовская паства просила девятью годами ранее, когда управление епархией еще не было развалено под натиском безбожников.

Однако уже следующий год принес святителю новую ссылку, а Синод митрополита Сергия (Страгородского) уволил его на покой. Вернувшись из ссылки, он проживал в Покровской слободе (Энгельсе) и Саратове, подчинялся ставшему саратовским архиереем митрополиту Серафиму (Александрову). Когда-то вместе они трудились на Поместном Соборе 1917–1918 годов, а теперь стали архиереями одного града: бывшим и действующим (впрочем, действующим также в весьма ограниченных рамках).

Умер владыка Досифей в Саратове в начале 1942 года. Нам до его эпохи в историческом масштабе — рукой подать. Но с фотографий на нас смотрит святитель из первых веков христианства. Верный, стойкий, смиренно принимавший и властные полномочия, и их лишение, никогда не говоривший лишнего. В распоряжении автора этих строк нет данных, которые бы нарушали эту строгую иконографичность.

* * *

1 К[азанск]ий А. Первые в Саратове выборы епархиального епископа // Саратовские епархиальные ведомости. 1917. № 24. С. 839.
2 Саратовские епархиальные ведомости. 1917. № 21. С. 949.
3 К[азанск]ий А. Первые в Саратове выборы епархиального епископа... С. 841.
4 См.: Саратовские епархиальные ведомости. 1917. № 21. С. 938.
5 Подробнее о них см.: Судебный процесс против саратовского духовенства в 1918–1919 гг. М. — Саратов, 2013. С. 26–30.
6 ГАРФ. Ф. 3431. Оп. 1. Д. 637. Л. 259.
7 Документы Священного Собора Православной Российской Церкви 1917–1918 годов / отв. ред. А.И. Мраморнов. М., 2013. Т. 2. Протоколы Соборного Совета. С. 411.
8 См.: Судебный процесс… С. 56.
9 См.: Там же. С. 61.
10 См.: Там же. С. 66.
11 См.: Мраморнов А.И. Из входящей корреспонденции одного из благочинных Саратова за 1919 год // Вестник церковной истории. 2009. № 3–4 (15–16). С. 156.
12 См.: Там же. С. 175.
13 РГИА. Ф. 831. Оп. 1. Д. 13. Л. 164.
14 РГИА. Ф. 831. Оп. 1. Д. 26. Л. 48.
15 См.: Мраморнов А.И. К истории Саратовского епархиального совета (1918–1920 гг.) // Вестник ПСТГУ. История. История Русской Православной Церкви. 2013. № 1 (50). С. 58.
16 От редакции // Известия Саратовского Совета. 1922. 25 января (№ 19). С. 1.
17 Оболецкий Г. Церковь о помощи голодающим // Известия Саратовского Совета. 1922. 27 января (№ 21). С. 1.
18 Там же.
19 См.: У епископа Досифея // Известия Саратовского Совета. 1922. 14 мая (№ 108). С. 1.
20 Там же.
21 Заключительное постановление по делу № 347.
22 См.: Саратовский областной музей краеведения. Инв. № СОМК 47034.
23 См.: ГАСО. Ф. Р-540. Оп. 2. Д. 23. Л. 2–2 об.
24 Там же. Л. 6.
25 См.: Там же. Л. 8, 14, 16, 17.
26 Д. 23. Л. 9.
27 Там же. Л. 9 об.
28 Там же. Л. 15–15 об.
29 Там же. Л. 16.
30 Там же. Л. 34.
31 См.: Там же. Л. 25.
32 См.: Воробьев М., прот., Хорошева Е. Жизнь и судьба кадета Ветвицкого // Татьянин день. 2012. 3 февраля. Электронный ресурс: http://www.taday.ru/text/1452615.html
33 Следственное дело Патриарха Тихона. Сб. документов по материалам Центрального архива ФСБ РФ. М., 2000. С. 322.
34 См.: Саратовская епархия в 1917–1930… С. 101.
35 Архив УФСБ по Саратовской области. Д. 10269. Л. 134–135.

За предоставление экспонатов музея автор благодарит его руководителя Ирину Воронихину

Журнал "Православие и современность", № 44 (60)