Значительную часть духовного наследия епископа Вениамина (Милова) составляют его письма. Это просто чудо, что они сохранились во времена гонений и лихолетья. Давайте себе представим: владыка более семнадцати лет провел в лагерях и ссылках, а поднадзорным он был всегда. И то, что люди бережно сохраняли его письма, которые в любой момент могли стать уликой против них самих, говорит о том, что эти листочки были им крайне дороги…

В 2017 году в издательстве Троице-Сергиевой Лавры вышло трехтомное собрание сочинений епископа Вениамина (Милова; 1897–1955). Первый том составляют его жизнеописание, автобиографические записи, изданные под названием «Дневник инока», и письма, часть которых опубликована впервые. Эти письма адресованы семье московского художника, имя которого издателями не раскрывается (самому адресату, его супруге и сыновьям, которых издатели обозначили именованием «Старший» и «Младший»). Дело в том, что эта переписка — удивительное тонкое, личное, исповедальное с обеих сторон духовное общение. И, с одной стороны, можно понять стремление к некоторой прикровенности со стороны тех, кому написаны эти письма. А с другой — совершенно немыслимо было скрывать под спудом документы, которые являются настоящим сокровищем для всех, кто ищет наставления в духовной жизни.

Напомним вкратце биографию владыки Вениамина, чтобы обозначить, в какой период были написаны эти письма.

Виктор Милов (будущий архипастырь) родился в 1897 году в священнической семье. Окончил Вятскую семинарию (учился он очень хорошо), поступил в Казанскую духовную академию, учеба в которой была прервана Октябрьским переворотом. В 1920 году принял монашество в московском Даниловом монастыре, был рукоположен в священный сан. В 1922 году окончил Высшую богословскую школу при Даниловом монастыре. В 1923-м — назначен наместником мужского Покровского монастыря в Москве. Здесь впервые был арестован и приговорен к трехлетнему заключению. В 1932–1938 годах жил во Владимире под надзором, почти на положении ссыльного, изредка тайно выезжая в Москву к духовным чадам. В июне 1938‑го вновь был арестован и восемь лет отбывал наказание в Устьвымлаге. По завершении этого срока, в 1946 году, поступил в братство Троице-Сергиевой Лавры, преподавал во вновь открывшейся Духовной академии. Новый арест и ссылка в степные райо­ны Казахстана вновь надолго оторвали его от близких людей, от научных трудов, серьезно подорвали здоровье… Вскоре после освобождения архимандрит Вениамин был назначен епископом Саратовским и Балашовским. В феврале 1955 года он был рукоположен в архиерейский сан и прибыл на свою кафедру. В Саратове владыка скоропостижно скончался 2 августа, в Ильин день. За эти месяцы саратовская паства так полюбила своего архиерея, что его память почитается здесь спустя многие десятилетия…

Письма владыки (тогда архимандрита Вениамина), которые опубликованы недавно и с которыми мы хотим вас познакомить, написаны в так называемый «владимирский период». Некоторое время в семье художника жила портниха Е. А. Морозова — преданное духовное чадо владыки. Видя искреннюю расположенность семьи к вере, она захотела познакомить их со своим духовником. «Встреча в конце концов состоялась, вылившись в глубокую взаимную духовную любовь, о чем батюшка впоследствии писал: "Что я чувствовал по поводу вашей семьи за это время? Она гвоздем вбита в мое сердце"», — вспоминал сын художника. Он размышлял впоследствии: «Чем могла привлечь отца Вениамина наша семья, жившая тогда в гораздо большей степени проблемами эстетическими, нежели богословскими, церковными? Думаю, интеллектуальной культурой моих родителей, соединенной с искренней религиозностью. Насильственно изолированный, батюшка очень нуждался в доверительном общении, в возможности "перекинуться мыслями", как писал он нам потом из далекой ссылки, пастырски поделиться сокровенным».

Отец Вениамин не раз останавливался в доме художника в Москве: здесь он мог в тишине и покое работать над своими богословскими трудами. Когда же он был вынужден подолгу оставаться во Владимире, и не было возможности встретиться, поговорить, писались письма. В то время они никогда не отправлялись по почте, а передавались через близких людей.

Эти письма — о самом важном, о «едином на потребу». В них духовник объясняет людям, только начинающим духовную жизнь, в чем она состоит. Что такое спасение, как его достигнуть, что нужно делать для этого? Почему так важна исповедь, как научиться молиться? Наконец, как, оставаясь в миру, работая на светской работе и учась в обычной школе, все-таки вести жизнь христианскую? Вот почему эти письма, адресованные конкретным людям, могут принести пользу очень многим. Мы узнаем себя в каких-то жизненных ситуациях, мучаемся похожими сомнениями и задаем похожие вопросы…

«Я сам, хотя в духовной среде жил и прошел все духовные школы, но до 32 лет мало имел понятия о том, как можно ощутить весь божественный мир, сродниться с ним и спокойно готовиться перейти в него с наступлением смерти, — писал владыка. — Теория — одно, а практика — другое. И вот многое горе, ряд великих испытаний под руководством тайного водительства Промысла Божия наконец привели меня к тому, что в идеях христианства милосердие Божие дало мне счастье найти жизнь».

Из писем архимандрита Вениамина

Дорогие о Господе …!

Заметьте, что характер нашей жизни, в силу нашего падения изначального, есть душевно-телесный. В искусствах, науке, в устроении земного быта своего у нас работает более природа, силы души нашей. Но задача нашей земной деятельности клонится не к тому, чтобы умереть культурным человеком, насыщенным благами земли, а в том, чтобы свою природу положить в силу Божию, эту силу Божию восчувствовать, приумножить в себе подвигом, страданием, научиться носить ее во плоти, одухотвориться ею и в таком облагодатствовании отойти к Богу для более совершенного единения с Ним и зрения Его лицом к Лицу во Христе. Вот совместить занятия земли с долгом своего, так сказать, обожествления и трудно. Мы нагоняем лоск приличий и светской вылощенности обычно совне, а нужно облагораживаться собственно изнутри, влияниями самого Господа Иисуса Христа.

Спрашивается, как же это возможно? Постепенным обращением себя к личному молитвенному единению с Господом, к благоговейно смиренному поведению пред Ним и к смиренно мужественному перетерпливанию домашних огорчений с восстановлением общего мира после каких бы то ни было искушений.

***

…Самое спасение наше можно определить так: спасение есть сознательный и свободно избранный разрыв с опорами сатаны в нас — пристрастиями и страстями, с греховными помыслами и мечтаниями диавола (вражии прилоги или внушения воспринимаются нами как мысли); и вместо того принятие в глубину сердца, ума и воли мыслей, чувств и действий, заповеданных Евангелием, а чрез то приход в живое общение с Богом…

Вот с этой-то точки зрения и глядите на свои жизненные обстоятельства и подгоняйте практику личной жизни к необходимости так ожить. Самоотречение — не самоцель и пост — не добродетель. Они — способы утончения, раскрытия себя пред Богом. В данную же раскрытость влагает Господь действие силы, когда ведает. Пострадай, изъяви на деле готовность слушаться Бога, тогда и познаешь Спасителя в действии Его внутри. Тогда по-новому воспринимается Писание, и зрение на все будет другое.

***

В Церкви замечательно особенно одно явление… Вот, я, глубокий грешник, если искренно пожелаю найти в церковном обществе и общении таинств и молитв Господа Иисуса Христа в Его, разумеется, сильном действии на меня, то непременно найду, и до некоторой степени нахожу. Для этого стоит только вычистить себя покаянием, обособиться от греховных привычек сначала в делах, потом через борьбу с расположениями, наконец, устремиться вседушно к молитве, смирянию себя, доброте и терпению с мыслью, что этим я угождаю Христу, — и тотчас сердце мое начинает утончаться, и я, не знаю, как и откуда, начинаю ощущать привходящую в меня силу, начинаю жить и ходить в ее присутствии. После того Бог из мыслимого Существа превращается для меня в реальность, в живое любящее меня Существо, Которому сладко всегда предстоять молитвенно. Дорасти до этих состояний — значит пробиться к Богу сквозь кору своей душевной страстности.

Частично Бог удостаивает нас Своих откровений после каждого доброго дела, совершенного с жертвой себя в пользу ближних. Тогда душа, как губа, напоевается чудной силой свыше. Кто не упускает данных моментов, но полагает на них труд молитвы, тот постепенно приходит в яркое чувство присутствия Божия. Тогда — придем ли мы в Церковь и станем ли там говорить два простых слова: «Господи, помилуй» — как в это время все наше существо действием Божиим трепетно пронизывается именно ощущением близости к нам неописуемого Источника Силы. Это — пресладко и блаженно. Здесь какое-то прозрение в Бога, требующее чистоты сердца и при наличии ее становящееся доступным нам.

Обычно к такому состоянию вслед за покаянием мы приходим терпением во всех отношениях: терпением скуки на молитве, терпением при налаживании отношений любви ко всему, тогда как все у нас постоянно рвется от самолюбия, терпением личных восстаний страстей — гордости, похоти, корысти и чревоугодия и подавлением их вспышек.

Коротко обобщить сказанное можно так: начни борьбу с собой, покайся, введи себя в веру и жизнь по вере молитвой, тогда самое дело объяснит непонятные до этого состояния верующих. Преподобный Серафим Саровский и всю цель жизни полагал в стяжании благодати Святого Духа.

Как есть в мире вещественные силы — электричество, паровая сила, сила тяготения, так есть здесь еще более поразительная сила — благодать. Она является только чистоте, простоте, смирению и труду — при наличии этих качеств.

***

Теперь о самом главном — о душе…

Да, опыты в духовном делании приводят с течением времени к вашему выводу: «ничего не умеешь, ничего не можешь, ничего не выходит». Это уже есть достижение великое: сознать свою никчемность, почувствовать свое бессилие в достижениях внутренних. Приобретение такого самочувствия я уподобил бы подготовке грунта в картине, подготовке полотна, на котором будут нанесены сначала общие контуры, потом разрисовка. Суть в том, что пишет рисунок-то в нас Сам Дух Святой. Приходит неведомая дотоле сила и начинает в нас все переплавлять, но приходит на подготовленный лишь грунт. Я до тридцати лет с лишним, пожалуй, находился в настроении Младшего: поесть послаще, механически помолиться и дальше не идти духовно. А как смертельно заболел, Господь показал воочию бытие Своего влияния… Вот когда душа ценой страдания и упорного труда над собранностью жизни в Боге, после многих бесплодных самоличных усилий перевоспитать себя издаст металлически звонкий крик к Богу: «Господи, если Ты не поможешь, я погиб. У меня нет сил стать лучшим», — вот тогда-то и приходит на приготовленность души смирением яркий свет силы Божией, озаряет душу блаженно и упокоевает.

Теперь вся суть подвига сводится прежде всего к хранению чистоты мыслей. Надо стать скупым на слова ради щедрого расточения слов в частой беседе с Богом. К этому прибавьте труд все говоримое и делаемое выпускать с печатью молниеносно краткой молитвы, вроде: «Господи, благослови сказать», «научи сделать» то и то.

Нормальным для себя должно поставить хождение во всегдашнем сокрушении сердца: всегда внутренно считайте себя безответными грешниками, ни на что не годными без Бога, во всем нуждающимися в очищении свыше. На словах смиренных чувств никогда не показывайте: иначе явится новый вид гордости. Смирение надо показывать только в делах и так: принимать желания других вопреки воле своей с терпением и молчанием; в минуты вспышек сердечных молчать болезненно с помощью молитвы и говорить, лишь успокоившись; все скорбное принимать, как от руки Божией и принуждать себя чувствовать во всем коренную зависимость от Бога и Его силы. Если будете ходить в сокрушении сердца, тогда уже будете в силе Божией, хотя она еще и светит тогда чуть-чуть, как сквозь тучи пробиваются лучи солнца. Сила Божия, заметьте, около самого сердца, но мы отгородили себя от нее, как занавеской, страстностью.

Вслед за чувством сокрушения и частичным ощущением своей греховности последует развертывание картины всего в нас утонченного зла, ядовитости. Порывы подавить его самонадеянными усилиями будут систематически приводить к полному краху всех чаяний на успех, пока человек не возненавидит себя и весь не упадет богопреданно в волю и судьбы попечения Божия. Видите, какой сложный процесс душевных изменений ведет к единению с Богом. Иногда написанное выше свершается с человеком скоро, если кто откачнется резко от жизни по самолюбию и, перестав верить себе, поверит Богу. Если же мы не перестанем водиться самолюбием, то сами создаем тормоз в общении своем с Богом.

Вывод из сказанного такой: усилим самопознание, углубим смирение, поборемся с собой и в страдальчестве при понуждении себя отказываться от своих желаний внезапно удостоены будем действия Божией силы. Утешительно слышать вот что: святые отцы говорили, что, если смерть застает нас борющимися, Бог не оставит нас милостью, пусть мы и весьма несовершенны. Наше дело — бороться за тщательность и чистоту молитвы, доброты, самообуздания, а Божие не замедлит прийти к нам.

***

Сторону в нас жизни себялюбивой хотелось бы оттенить поярче, тем более что и дорогая … затронула этот вопрос.

Вероятно, сами мы в смысле наклона себя к отказу от гордости сделаем мало. Но Бог поможет. Невольными скорбями наклонит Он нас к зрелому смирению, и мы после промыслительной обработки наших душ годны будем к смерти. Поверьте, что и живем мы на земле из-за неготовности к небесной жизни. Ни семья, ни нужность человека — у Бога не задерживают бытие кого-либо на земле. Задерживает нас в этом мире исключительно несломленность самолюбия.

Поэтому, что знаем, будем делать тщательно, а сами ни во что не поставим своих трудов, а все обращать взоры не перестанем на одну милость Божию…

Еще есть средство смирения себя восхитительное: это научиться во всех неприятностях видеть лишь свою болезнь и укорять одного себя. Тогда волны огорчений не бросят нас еще дальше от берега покоя, а, наоборот, пройдут без вреда над нашей головой с пользой, оставляя в нас следы смирения. Что бы неприятного в домашней ли жизни или вне ни произошло, нырнуть стоит лишь под набегающую волну самоукорением, и покой наш останется нерушимым. То, что сейчас пишу, хочу я и сам опытом познать, да никуда не годный ученик-то я. Все рвется у меня. А все-таки не теряю надежды когда-либо сподобиться дара волевой выдержки в искушениях.

***

В человеке главное — чистота сердца. Как молитва своей силой показывает, хорошо ли человек живет, так чувствительность сердца к ощущению Божией силы — верный знак, чисто ли сердце человека. Прочищают сердечное зеркало ум и воля: ум — чистотою помыслов, воля — непременным смирением, преданием в волю Божию себя и всей своей жизни с ее скорбями и бедами.

Обычно мы очень нетерпеливы, все хотим уложить по своей воле и не хотим терпеть малейшего огорчения в течение нашей жизни. У нас всегда недовольство чем-нибудь. Отчего? Да глубина сердца, как сказала Божия Матерь в Своей знаменитой песне, занята «гордой мыслью сердца». Направлять себя надо к тому, чтобы душа хоть устами смирялась, говоря: «Господи! Да будет Твоя святая воля в моих огорчениях. Дай мне силы потерпеть неудачи. Господи! Ты — Хозяин радости. Мне очень скорбно! Я верую, что Тебе легко порадовать человека. Чем Тебе угодно, обрадуй меня».

Да, для Господа нетрудно порадовать любую душу человеческую. Обычно на душе лежит какой-то тяжелый, странный камень и давит ее. Даже дышать бывает тяжело. Когда же Господь одним только мановением незримой силы Своей прикасается к больному человеческому сердцу, этот камень спадает, и все разрешается в умиление и сладкие слезы.

А тяжело отчего бывает? Детскости нет пред Богом, простоты нет, напряжения нет к молитве… Для силы молитвы необходимы вот какие условия: ни на кого не надо иметь сердца неприязненного. Тут чистый враг. Никогда не надо объедаться или пресыщаться и никогда нельзя порабощаться плотским помыслам, чувствам и движениям.

***

Теперь немного еще о чревоугодии. Постарайтесь впредь среду и пятницу хранить нерушимо. Никогда не разрешайте себе тогда молочного и мясного. Не беречь названных дней — значит слишком малодушничать в саможалении. Лучше скоромное отдать, если оно остается, чем съесть. Меньше греха в обречении скоромных продуктов даже на порчу, чем в использовании их вопреки воле Божией. Никаких компромиссов тут не должно быть и ни под каким видом. Это закон до гроба. Если колебаться еще в этих вопросах питания, то нельзя тогда ничего выполнить в христианстве с постоянной верностью Господу в малом.

***

Свою задачу жизни я так себе представляю: 1) держать себя в режиме; 2) подклонять себя под влияния слова Божия и Церкви; 3) иметь личное молитвенное единение с Господом и 4) ходить пред Богом в борьбе за незлобие, чистоту, смирение, сокрушение сердца и доброделание. Таким быть ежемгновенно. При этом больше надо молчать, дабы не рассеиваться и себя не обворовывать.

Так жить можно лишь в том случае, если исповедь создаст в душе известный фон светлости, чистоты и мира. <…> Барометр исповеди — совесть. А ясность указаний совести зависит от того, насколько мы обогащены познанием своих грехов и их восчувствованием. Чтобы покаяться во спасение и исповедаться спасительно, для этого совершенно неотложно необходима нам помощь благодати. Когда без тайной силы и веяния благодати Святого Духа начинаешь каяться, тогда упираешься в какой-то рационализм, а сердце тогда мертво или почти нечувствительно к сознаваемому злy. Когда же каешься в Духе Святе, тогда весь горишь и стыдом и омерзением ко грехам и в то же время весь бываешь проникнут жаждой новой жизни, желанием не огорчать Спасителя и не отлучаться от Него ни на сколько. Истинное покаяние — дар, который надо предварительно вымолить у Бога.

Вот почему я и вам обоим желаю этого дара не меньше, чем себе, желаю с тем, чтобы мы, самоопределившись по Богу, были Божиими всецело.

С любовью о Христе, грешный А. В.