Доклад на Пленарном заседании Межрегионального научного форума «Наследие святых равноапостольных Мефодия и Кирилла и современное богословское образование в России» секретаря Ученого совета Ставропольской православной духовной семинарии священника Евгения Шишкина
Церковь чтит святых Кирилла и Мефодия именно как равноапостольных братьев. Таким образом, миссия выделяется — как главная в их подвиге. Но, как правило, разговор о деятельности равноапостольных братьев сводится к моменту создания азбуки и переводам. Но по сути святые Кирилл и Мефодий, подобно святым апостолам, были строителями Церкви Божией. И если мы обратим внимание на то, что вслед за деятельностью равноапостольных братьев, вслед за миссионерскими проектами их великого учителя Патриарха Фотия в списке кафедр Константинопольского Патриархата возникает митрополия Руссия, то станет совершенно очевидно, что их труды заложили фундамент новорожденной Церкви Русской. И материалом ее созидания было слово — самый долговечный материал. Здесь можно вспомнить египетских писцов, которые, созерцая пирамиды, говорили: «Это все пройдет, но слово останется в веках», Горация «Я памятник воздвиг…», Пушкина с его «Долговечней царственного слова…», Ахматову и так далее, и так далее. Применительно к Церкви слово — единственный материал, потому что вера от слышания.
Роль святого Кирилла в истории славянской письменной культуры действительно трудно переоценить. Все признаки кириллической азбуки указывают на то, что она являет собой плод творческой деятельности человека великого разума. Славянская азбука оказалась совершеннейшим типом письма, охватывающим все разнообразие фонетической системы славян, упорядоченным и обустроенным в соответствии с логикой фонетического содержания буквенных знаков. Буквы имели фонологические числовые значения, а также осмысленные наименования, связанные с традиционными символами христианства — «добро», «слово», «глаголе», «мыслете» и так далее. Имя их составили слова разных частей речи и формальной принадлежности и поэтому расположенные в определенной последовательности предпочтения образовывали связный логический текст. Все это черты колоссальной творческой энергии автора.
Я остановился на этом для того, чтобы обратить внимание на истоки человеческой словесной культуры, обратить внимание на библейский сюжет о наречении Адамом имен. Дело в том, что святитель Василий Селевкийский, комментируя этот эпизод, говорит буквально следующее: «Бог говорит Адаму: “Будь творцом имен, давай имена тем, кому Я дал бытие”. Если мы вспомним, что, по мысли святителя Григория Паламы, образ Божий в человеке связывается, в том числе, с творческой способностью, то здесь момент сотворения азбуки раскрывает некое особое призвание святого Кирилла как будущего святого. При этом творение имен, формирование понятийного аппарата было вместе с тем и методом трансляции, перевода слова Божия.
Как известно, древние переводчики руководствовались так называемым пословным методом в стремлении представить библейские тексты во всей полноте их смысла, сохранить семантическое и структурное единство текста. Пословный перевод предусматривал следующие компоненты: количество слов в исходном и результирующем текстах всегда был одним и тем же. По крайней мере, к этому стремились. Соответствующие друг другу эквиваленты располагались во фразе по возможности на одних и тех же местах. Принадлежность к части речи, опять же по возможности сохранялась одной и той же. И таким образом, воспроизводился порядок слов, формальные элементы, ритмомелодическая структура и акцентные формулы оригинала.
Славянский грамматический материал составлялся на основе греческих канонических моделей, в результате чего текст наполнялся грецизированными конструкциями, содержащими непривычные для славян обороты, формулы и соположения слов.
Таким образом, глубочайшее постижение духовной реальности, открывающейся в библейских текстах, позволило святым братьям выразить ее в кристально чистых, чеканных лексемах. Другими словами, подбирая аналог к греческому тексту, они настолько ярко выявляли смысловые возможности славянских терминов, которые тогда терминами, естественно, еще не были, что они заложили основу всей словесной культуры в высших проявлениях славянского духа. Поэтому церковнославянский язык до сих пор воспринимается как высокий штиль русского языка.
И если мастерство воспроизведения — это, как говорят некоторые ученые, форма соавторства, то создание славянских библейских богослужебных текстов, в свою очередь, стало и созданием нового языка. Перевод был равен языку, который святые братья, естественно, не придумали как искусственный языки, например, эсперанто, имеющий лишь внешние, как бы материальные формы сходства с реальными языками, но положили начало его рождению. Язык текстов Священного Писания стал настолько совершенным и самодостаточным, что обнаружил в себе признаки определенной языковой системы, которая, к тому же, сближала славян с языком оригинала через те самые греческие модели и конструкции. Не случайно известный ученый Шерпа, говорил, что лингвисты совершенно правы, когда выводят языковую систему, то есть словарь и грамматику данного языка, из соответствующих текстов.
В истории славянской письменности, как известно, за этим языком закрепляется термин «старославянский», и важно, что воспринимался тогда он как предмет практического освоения. Его не учили филологически, а осваивали в процессе чтения священных текстов. Это важный момент. У святых братьев не стояла задача создать язык. Славянский литературный язык (если можно применить это к той эпохе и о нем говорить, что едва ли) объективно еще не мог выразить сложнейшие нюансы смыслов богословских и демагогических текстов. Неповторимая архитектоника этих текстов по определению не могла быть тождественна славянскому строю речи. Язык, возникший в результате творчества и преодоления этого вызова, смог обеспечить существование тысячелетней традиции, к которой причастен каждый из нас, даже если этого не осознает. Этот язык оказался живым и способным к изменению. И более того, этот язык коренным образом определил пути славянской культуры.
В этом контексте я хотел бы подвергнуть сомнению распространенный стереотип: «Церковь должна говорить с обществом на его языке». Дело в том, что абсолютный приоритет содержания в церковном послании, в апостольской обращенности Церкви к миру зачастую влечет за собой возникновение новых форм и новых, в том числе, коммуникативных возможностей.
И, конечно, в своем докладе, несмотря на то, что он сформулирован «Миссия святых равноапостольных братьев и вызовы современности», я не ставил задачи сделать тщательный анализ этих самых вызовов современности, а лишь поставить проблему: в чем состоят эти вызовы, что опаснее — так скажем, устаревание каких-то форм или же то, о чем говорил апостол Павел, предупреждая: «Духа не угашайте»?
Дело в том, что обучение миссии не является обучением методам. Патриарх Фотий не был создателем алфавита. И фактически, то, что сотворили святые равноапостольные братья, они получили не от своего учителя — это было результатом их собственного творческого подвига. Но никто из нас не подвергнет сомнению то, что колоссальное влияние святителя отразилось в их подвиге, в том числе, подвиге миссионерском.
И в завершение своего доклада я хотел бы обратить внимание на формулировку, предложенную Патриархом Кириллом применительно к целям духовного образования. Все-таки современное богословское образование в России — это тематика нашей конференции. Святейший говорит, что результатом, итогом обучения должен стать студент, который будет носителем Предания Церкви, в то время как, еще раз подчеркиваю, содержание творит формы, может быть, осваивает их, то есть делает их своими, наполняет их своим собственным содержанием, хотя от этих форм не зависит.
Буквально вчера у нас завершилась большая конференция в Ставрополе, и главный научный сотрудник института мировой литературы Российской Академии наук Виктор Мирославович Гуминский рассказал о своем учителе, заслуженном профессоре, который не имел даже степени не то что доктора, но кандидата филологических наук, и однажды, придя на урок, открыл книгу и начал читать: «В городе М…», и так далее и так далее, не обращая внимания на студентов третьего курса филфака, которые осознавали себя будущими великими учеными и были просто в шоке: «Неужели он думает, что мы, студенты, Гоголя не читали?». Они стали незаметно играть за партами, чтобы не обидеть своего уважаемого профессора, но вдруг, спустя пятнадцать минут такого чтения где-то на заднем ряду послышался маленький хохоток. Через пять минут смеялся уже весь зал так, что сотрясался потолок. Учитель без всяких методов смог донести до них совершенно уникальную особенность, индивидуальное лицо писателя, у которого, как выражается Розанов, слова как-то не так стоят. Вот этот момент передачи внутренней харизмы, который всегда в Церкви особенно важен, я и хотел бы подчеркнуть в деятельности тех святых равноапостольных братьев, память которых мы, в том числе, сегодняшней конференцией чтим.