Как помочь детям пережить подростковый период? Почему некоторые воспитанники воскресных школ уходят из Церкви? Нужен ли в православной гимназии греческий язык? Что делать, если подросток слушает рэп? На эти и другие вопросы ответила гость XVI Межрегиональных образовательных Пименовских чтений Татьяна Юрьевна Смирнова — заведующая сектором образовательных учреждений Московской епархии, директор православной школы «Образ».

— Как воспитать в ребенке умение видеть других людей, быть им открытым, выстраивать нормальные отношения с разными людьми?

— Этот вопрос — мой собственный вопрос к самой себе. Я все время над этим думаю.  Прежде всего, чтобы воспитать в детях эти умения, нужно самому быть открытым. Человек всегда ценит искренность и честность, и если мы искренне открыты, то и ребенок с нами откроется. При этом кому-то может казаться, что он с детьми очень искренен, а на деле он и сам с собой не всегда искренен. Так что умение быть открытым — это сложная наука, христианская, основанная на самосовершенствовании и самоанализе.  У современного человека особенно часто меняются маски, роли. И нужно задать себе вопрос: а какой я на самом деле? Чтобы человек был искренен, он должен иметь личность внутри себя.

Ребенка нужно не поучать, а помогать ему — дружить с ним, слушать его, задавать вопросы, обращать на что-то его внимание. Может быть, и поправлять, и направлять, но делать это в соработничестве: я это делаю, потому что я старший друг и товарищ, потому что я немножко лучше знаю жизнь, а не потому, что хочу причесать свое чадо под какой-то собственный шаблон. Как только это «причесывание» появляется, ребенок начинает ускользать из-под влияния — ему от взрослого уже ничего не нужно.

Не надо убирать из жизни ребенка трудности — нужно учить его совместно преодолевать их. Был у меня в практике случай: здорового малыша, который хорошо развивался, воспитывали аж три бабушки, а мама работала. И эти бабушки до того его доопекали, что у мальчика появилось расстройство аутистического  спектра. В шесть лет он не умел завязывать шнурки, пуговицы застегивать, первейшими навыками самообслуживания не владел и навыков общения у него тоже не было. Так произошло потому, что всё делали за него.

Мы очень часто стелим своим детям соломку, боимся. Обычно родители боятся, с одной стороны, за ребенка, а с другой — боятся общественного осуждения. «Вот я такой православный, а мой ребенок плохо стоит на службе».  «Я такой православный, а что же я не привел его с собой в храм?  Он не хочет, а люди что подумают?» А может быть, этому ребенку сейчас и не надо стоять на службе. Может, ему надо сократить молитвенное правило. Может быть, даже нужно дать ему пережить какой-то кризис. Надо в этом разбираться, анализировать, а не гадать о мнении окружающих.

Учителю в школе тоже иногда приходится принимать непопулярные, смелые решения. Есть правила, границы, есть уклад — а есть человек. Человека без уклада не воспитаешь, но при этом он выше уклада. Нужно найти гармонию этих двух сторон.

— В своем докладе на пленарном заседании Вы говорили, что нужно дать ребенку возможность пережить подростковый период. А как это сделать? Как в то же время его обезопасить  — чтобы он не попал в дурную компанию, например? Нужно ли контролировать?

— Очень трудный вопрос. И вечный. Тут, конечно, должна быть мера. Мы часто грешим полной изоляцией ребенка, а у него в подростковом возрасте должно быть общение. Просто желательно понимать, с кем он общается, что в этом взаимодействии происходит. Если у ребенка хотя бы в основных моментах есть различение добра и зла, и если он боится своими поступками огорчить отца и мать — за него можно быть спокойными. Самый главный якорь в подростковом возрасте — любовь к родителям. Ни страхом, ни  послушанием, ни прочерчиванием границ подростка не удержишь — убежит, спрячется, скроется. Тем более, что сейчас есть соцсети: вроде все тихо, он сидит в своей комнате, а что у него в голове творится, чего он напридумывал, чего нахватался?.. Только если он понимает, что огорчит маму, папу, если с ним что-то будет не так, он начинает осмысливать свободу не только как право, а как ответственность и как определенную борьбу. Его будет кидать из стороны в сторону, но если вектор правильно задан, ребенок должен выплыть. Хотя есть моменты, когда взрослому нужно вмешиваться решительно. У меня в практике были подростки, которые стали зацеперами — это люди, которые к поездам прицепляются, а потом спрыгивают. Конечно, такую подростковую свободу мы быстро прекратили.

Что удивительно, в современных семьях дети часто не знают, что о них будут плакать, если что-то случится. Помните, как Малыш в мультфильме про Карлсона, когда его с крыши сняли, говорит: «А вы действительно очень огорчились?». Почему так? Опять же, вспомните: Том Сойер был уверен, что о нем будут плакать, потому что он видел, как хоронят. Сейчас дети этого не видят — горе стараются прятать от людей, а от детей тем более. И ребенок не понимает, какова может быть глубина человеческого горя. И потому думает так: вот он сделает что-то и привлечет к себе внимание. А то, что его возможная гибель — это несчастье, в его сознании не откладывается. Поэтому, чтобы обезопасить детей от рискованных занятий, их не нужно ограждать от серьезных переживаний, связанных с болезнью, смертью, утратой близких. Если что-то случается в семье, надо с ними говорить об этом, плакать вместе.

— Хотелось бы теперь поговорить о православном образовании. Порой приходится слышать, что православная гимназия — это скучно для ребенка. Как сделать обучение в такой школе не скучным?

— Нужно наполнить его умным содержанием. То, что является действительно умным, можно сделать интересным. Кроме того, в наших гимназиях не должно быть «перекорма» Православием. Нужно всегда помнить о чувстве меры. Я как-то беседовала с несколькими священниками и спросила у них, почему многие батюшки не отдают своих детей в православные гимназии. Они дали очень интересный ответ, для меня это был просто новый поворот: «Вокруг наших детей так много церковности, что они ее переели, и мы боимся, что они совсем переедят и отойдут». И надо сказать, такая точка зрения имеет право на существование.

Кстати, воспитанники нашей гимназии никогда не просили устроить им дискотеку — да сейчас это уже и не модно. У них есть много всего, чего нет у значительной части их сверстников — оркестр, театр, походы. Им дышать некогда, у них всегда что-то происходит. Да, им тоже иногда хочется выйти из нравственных норм и попробовать чего-нибудь «эдакого», запрещенного —  но очень важно относиться к этому спокойно.  Не соглашаться, но внутренне понимать, что человек растет, и это надо пережить. И ему тоже объяснить, что происходит и как из этого выйти и пойти дальше. Я чаще всего объясняю это не с точки зрения христианства, а с точки зрения человеческого счастья. В каких-то моментах можно найти подход с точки зрения веяний времени. Например, в курить в молодежной среде — это уже несовременно, и если кто-то из подростков дымит сигаретой, на это можно обратить его внимание, показать, что сейчас у его сверстников другие приоритеты, многие стремятся к нормальной учебе, к здоровому образу жизни.

— Оправдано ли изучение в православной гимназии латыни, греческого языка, истории Церкви?

— Это прекрасно, но не всегда посильно — и гимназии, и детям. Во-первых, должен быть креативный педагог, который может интересно и доступно дать такие предметы. Во-вторых, у нас очень насыщенная федеральная программа — учебный план, а греческий и латынь пойдут сверх программы, и нужно понять, есть ли для них место. В-третьих, если мы эти предметы все-таки вводим, должна быть дифференциация — кто-то учит, а кто-то нет. Не все дети способны учить греческий и латынь.

— Но в дореволюционных гимназиях все учили…

— Что такое дореволюционная классическая гимназия? В ней учились дети из дворянских семей, которым уже дали хорошее начальное образование и которые сдали вступительный экзамен. То есть речь идет о довольно-таки способных детях, с более свежими, не зашлакованными информационным мусором мозгами, с тренированной памятью. И то это было мучение всех гимназистов. Не зря символом плохого преподавателя в рассказе А.П. Чехова «Человек в футляре» стал преподаватель греческого языка Беликов. Вот с беликовыми не надо ничего преподавать.

Конечно, бывают ребята, которые сами захотели пойти в православную гимназию, которые мотивированы на церковное служение, которые хотят уметь читать по-гречески. Если у нас учатся такие дети — надо дать им это. Но в нашей школе, к примеру, даже при том, что есть прекрасный преподаватель, греческий изучает только один ребенок — запроса практически нет.

— Почему воспитанники воскресных школ и православных гимназий, вырастая, часто уходят из Церкви?

— По-разному бывает. Нужно понимать, что серьезный духовный поиск как раз начинается в юношестве. До семи лет — возраст наивной веры, потом — возраст подражания: «если я в церковной среде, значит, я делаю всё как мама, папа или учитель». В подростковом возрасте — «я такой, как мои друзья», и поэтому если подросток находится в православном социуме и у него есть там какие-то дела — хоть подсвечники в храме переставлять, то он по-прежнему будет в Церкви, хотя внутренне еще ничего не понял. Юношество же — это эпоха героического романтизма. Человек ищет идеал, и кто-то находит его в жизни с Богом, но это зачастую еще не встреча с Ним. Реальная встреча человека с Богом происходит чаще всего уже после юношества, и тогда же начинается осмысленное церковное служение. Нужно оговориться, что есть дети, которые по-настоящему встретились с Богом чуть ли не в младенчестве, но это редкое исключение. И с ними, кстати, тоже бывает все не так просто.

Я думаю, что уход из Церкви повзрослевшего ребенка, которому дали православное воспитание, как это ни трудно, надо принять с любовью. Он уйдет в сторону, будет искать себя, но если зерно веры в нем посеяно, если его вырастили в любви, а не просто в религиозном укладе, то он вернется в Церковь. Если ему этой любви не дали — это наша ошибка. А если душа человека знает, что такое любовь, это может быть закономерный этап его развития, на который ему надо дать право.

Мне доводилось видеть, как такие дети, став взрослыми, уходят, а потом возвращаются к Богу. В 90-е у меня была ученица, которую пришлось отчислить за совершенно неправильное поведение. Я редко выгоняю, для этого надо было очень сильно постараться. Она вернулась ко мне через двадцать лет со своим ребенком — уже как верующая христианка. Сказала, что шла к этому долго, но всё, что мы ей здесь дали,  помнила и несла в себе. Потом пришло время скорбей, испытаний, переоценки ценностей — и всё это получило огранку. И превратилось в бриллиант, который она теперь уже никому не отдаст.

Таких, как она, немало — и я даже больше боюсь за тех, кто идет совершенно без преткновений, плавно. У них потом могут быть взрывы. Порой можно видеть, как этап поиска просто не начинается — подросток взрослеет и просто продолжает делать то же, что и все вокруг. Тогда надо обязательно задавать ему вопросы, заставлять думать, бередить его душу. Так ему будет проще разобраться с самим собой. А от того, что он будет просто ровно стоять на службе, правильно креститься и благочестиво кланяться, толку не будет.

— Каково место верующего педагога в современной общеобразовательной школе? Стоит ли ему говорить детям о Христе?

— Здесь надо идти от ситуации. По моему мнению, в светской школе лучше непрямая проповедь и ответы на вопросы о вере, если они кем-то задаются. Я начинала преподавательскую деятельность в 80-е, еще в Советском Союзе. В то время я уже пришла к Богу и хотела проповедовать, а это тогда было невозможно. Но меня научили, как это можно делать: я никогда не произносила имя Божие, только в контексте разбора художественных произведений. И мои ученики принимали крещение. Сейчас это уже взрослые люди, ведущие церковную жизнь.

При этом естественно, что у учителя должно быть право отвечать на вопросы о Боге так, как подсказывает ему совесть. И если его спросят, верующий он или нет, у него должно быть право сказать, что да. И если в школе совсем враждебная, богоборческая среда, работать в таких условиях оказывается невозможным — приходится уходить.

— Вы всесторонне знакомы с практикой преподавания в школах предмета «Основы религиозных культур и светской этики». К сожалению, нередки ситуации, когда православный компонент этого предмета преподает человек не только не церковный, но и просто безграмотный в этом вопросе.  К тому же по ОРКСЭ нет аттестации, вследствие чего и  дети, и родители порой считают его бессмысленной, лишней нагрузкой. Каково Ваше мнение по этому поводу?

— Мне, наоборот, очень много школьных учителей рассказывают, насколько хорошо дети принимают предмет. Если учитель не соответствует квалификации, значит, есть пробелы в соработничестве управленческой структуры образования и Церкви. Обучением педагогов православному компоненту ОРКСЭ должно заниматься священство, тогда будет результат. В большинстве своем русское учительство тяготеет к христианской вере, но людей в этом направлении ничему не учили. И этих учителей надо не обвинять в некомпетентности, а прежде всего помочь им.

Мне как-то довелось познакомиться с опытом Ярославской области: там епархия подготовила методические разработки по ОПК, организовала учебу и систему контроля — отсматривали уроки по видеозаписи, приходили на них и анализировали. И это принесло хорошие плоды. Вообще любая учеба должна быть с наставничеством: раньше на уроки к молодому педагогу обязательно время от времени ходил старший, а сейчас это из школы совсем ушло.

— Несколько месяцев назад по России прокатилась волна запретов: были сорваны или отменены концерты современных исполнителей, в основном рэперов. Родители юных фанатов были возмущены словами песен. Могут ли тексты современных рэперов повлиять на поведение ребенка? Нужно ли какие-то из них запрещать?

— Я считаю, что запрещать нельзя. Это мое личное убеждение. Если это не пропаганда насилия, если не произносится ничего, что запрещено законодательством, то отменять не стоит. Другое дело, что практически все песни рэп-исполнителей содержат мат, а у нас есть ограничения на брань — по крайней мере, на концертах подросток этого слышать не должен. Еще раз подчеркну, это касается именно мата, а не самого рэпа. Сам по себе жанр интересный, и он имеет полное право на существование. Жанр не может быть плохим или хорошим. Кстати, в России, например, был раешный стих, говорной — здесь можно провести параллели. А когда я на уроках литературы выразительно читала детям Маяковского, они мне воскликнули: «Круто! Это же рэп!» Так что ничего экстраординарного рэперами не придумано.

В прошлом году наши дети писали работы по современной культуре. Кто-то взял Виктора Цоя, например, а один мальчик захотел написать работу по рэпу. Я рассказала об этом своему взрослому сыну, который занимается современной музыкой. Он усомнился в том, что мальчишка найдет хоть один нематерный текст. Я ученику так и сказала: «Найдешь текст без нецензурных слов — будем писать». Он нашел целых четыре текста русскоязычного рэпера Оксимирона и даже взялся доказать мне, что это литература.  Я согласилась и, если получится серьёзная работа, пообещала выпустить его на конференцию.

И он сделал такой анализ текста, на который бы я его никакими ЕГЭ не замотивировала. Фонетический уровень проанализировал, ритмику, стилистику, лексику, все связи, даже историю. Мы представили этот доклад на всероссийской конференции. На защите работы вся школа была, так это заинтересовало ребят. Мальчик хорошо подготовился, сделал в типографии плакат, макет разработал. На конференции были в основном верующие люди, и надо сказать, что им выступление понравилась. Хотя были и преподаватели, которые отнеслись к этому скептически: «Это не литературоведение, а миссионерство рэпа». Но я этому ученику потом сказала: «Коля, ты мне доказал, что это художественные тексты и что они имеют право на существование». Так что главное, как всегда, — это войти с подростком в диалог, а не отталкивать и говорить, что все, что нам взрослым непонятно и неблизко — ерунда.

Газета «Православная вера» № 02 (622)