Записки протоиерея Геннадия Махровского из саратовской тюрьмы

30 сентября текущего года исполнится ровно 100 лет со дня расстрела настоятеля Свято-Троицкого собора города Саратова протоиерея Геннадия Махровского. Накануне этой даты были обнаружены и переданы для изучения Епархиальной комиссии по канонизации подвижников благочестия Саратовской епархии его записки к супруге из заключения. После необходимой исследовательской работы предлагаем читателю первую публикацию о них с пояснениями.

Хранители

Записки протоиерея Геннадия были адресованы в основном напрямую его супруге — Лидии Ивановне Махровской и иногда его детям, которые приходили навещать отца в заключении и передавали эти письма матери. Семья отца Геннадия состояла из супруги Лидии Ивановны, родившейся 14 февраля 1863 года, — дочери священника Иоанна Алфионова, в монашестве архимандрита Александра, настоятеля Саратовского Спасо-Преображенского мужского монастыря, — и восьмерых детей. Проживала большая семья Махровских в квартире № 1 каменного двухэтажного дома № 4 по Обуховскому переулку на углу с улицей Покровской. Тогда этот дом принадлежал Старому собору, сейчас он сохранился в надстроенном виде и его адрес — улица Лермонтова, 22. Позже, после гибели мужа, Лидия Ивановна с дочерьми переехала в Кавказские Минводы, в 1944 году скончалась и похоронена в Ессентуках.

После этого записки хранились у младшей их дочери Анны. Анна Геннадьевна Крылова (урожденная Махровская) родилась 3 февраля 1896 года, 9 июня 1914 года окончила курс Первой женской гимназии (учрежденной Э. К. Ульрих) с серебряной медалью. 22 августа того же года она поступила в 8-й дополнительный класс для специального изучения русского языка и математики, где проходила обучение по 21 апреля 1915 года и приобрела звание домашней наставницы. С осени 1915 года по весну 1917 года она продолжала обучение уже в Киеве на физико-математическом отделении Высших женских курсов. Вернувшись в Саратов, Анна Геннадьевна вышла замуж за Василия Вадимовича Крылова, сына судовладельца одной из волжских пароходных компаний, капитана парохода «Саратовец» (позднее пароход ходил по Волге до 1959 года под названием «Механик Погодин»). К сожалению, счастливый брак продлился недолго, муж рано умер от туберкулеза.

С 15 февраля 1919 года Анна Геннадьевна стала работать машинисткой Саратовского районного нефтяного комитета. Спустя десять лет, после прослушивания радиотехнических курсов, с 5 июля 1929 года она — инструктор по радиотехнике. В сорокалетнем возрасте она становится студенткой-заочницей физико-математического факультета Саратовского государственного университета. В 1939 году она его окончила и, по некоторым данным, преподавала математику в школе. Скончалась Анна Геннадьевна 16 июня 1980 года и похоронена в Ессентуках. Уникальные записки сохранились и были переданы в Саратов благодаря праправнуку Анны Геннадьевны — Вадиму Вадимовичу Приходько — и Марине Александровне Приходько, супруге его отца. Низкий поклон им за это.

Автор записок

Протоиерей Геннадий Махровский родился в 1857 году в семье дьячка (псаломщика, чтеца) Архангельской церкви села Контеево Буйского уезда Костромской губернии Ивана Николаевича Махровского (1827–1876 гг.) и его супруги Аполлинарии Ивановны. Их фамилия в свое время была образована по названию села Махрово Галичского уезда (ныне в Буйском районе Костромской области), где в Архидиаконской церкви служило несколько поколений семьи священнослужителей.

В возрасте девяти лет Геннадий был принят в низшее отделение Галичского уездного духовного училища, а в следующем году переведен во 2-й параллельный класс. В 1877 году он окончил Костромскую духовную семинарию вторым по списку и был направлен в Казанскую духовную академию, которую окончил в 1881 году кандидатом богословия «с правом на получение степени магистра без нового устного испытания». В том же году 24-летний выпускник был назначен преподавателем церковной истории в Саратовской духовной семинарии, в которой прослужил вплоть до 1914 года.

13 февраля 1882 года он был рукоположен в сан иерея к старейшему храму Cаратовской земли — Свято-Троицкой церкви Саратова (XVII века), или, как ее еще называли, Старому собору. Всю дальнейшую жизнь, в течение 37 лет, он прослужил в этом храме. В 1894 году он был утвержден старшим священником Свято-Троицкой церкви. 6 мая 1904 года отец Геннадий был возведен в сан протоиерея. В 1917 году от духовенства Саратовской епархии он участвовал во Всероссийском съезде духовенства и мирян в Москве, а также был в списке кандидатур в Учредительное собрание.

Большевики, пришедшие к власти в результате октябрьского переворота, стали проводить жестокую антицерковную политику. 9 августа 1919 года председателем Саратовской ГубЧК Семеном Семеновичем Лобовым (1888–1937) был выписан ордер № 5091 на обыск и арест протоиерея Геннадия Махровского как кандидата в Учредительное собрание. Датой ареста указан следующий день, но обыск подписан тем же числом, судя по всему, обыск и арест производились ночью с 9 на 10 августа неким товарищем Арефьевым. При обыске было изъято одно письмо и памятная книжка отца Геннадия. После ареста он был как «учредиловец» зачислен за юридическим отделом. На допросе батюшка сообщил: «Я служу 37 лет в Старом соборе, имею 8 человек детей, политикой я как священник не занимался». 62-летний протоиерей был в тот же день ареста, согласно резолюции, направлен в концентрационный лагерь.

20-я камера

Всего записок — двадцать одна, они охватывают последний период пребывания арестованного под стражей — с 23 августа по 28 сентября 1919 года, даты указаны автором, кроме единственного случая (с двойной датировкой), по юлианскому календарю (старому стилю). Записок, судя по всему, было больше, остальные не сохранились. Отец Геннадий, указывая время написания записок, всегда сообщал, что это «по старому времени»: дело в том, что в мае 1918 года было введено летнее время (со сдвигом на 2 часа вперед), в сентябре его отменили (со сдвигом на 1 час назад), так что «новое» время опережало «старое» на 1 час.

Все записки написаны простыми карандашами на страницах разлинованных ученических тетрадей, две из них — черновики. В одной из первых записок отец Геннадий просил: «Пришлите карандаш, возьмите его в книжном шкафе из выдвижного ящика справа, и листа два бумаги». Помимо бумаги, он в другой записке просил также конверты. Написаны записки грамотным русским языком, что несколько облегчило разбор почерка, и в дореформенной орфографии (в статье текст приведен к современной орфографии).

Из первой записки от 23 августа, спустя две недели после ареста, видно, что содержался протоиерей Геннадий в камере № 20 одного из корпусов саратовской тюрьмы, вот ее начало: «Начинаю скучать, но здоров. К воскресенью провизия подобралась; осталось немного сахарного песку и кофе. Присылайте, что можете. Я знаю, что вам с большим трудом все достается. Сообщайте письменно наиболее важное и интересное из жизни своей, семейной, и жизни знакомых и родных. Дозволят ли личные свидания, как и когда — пока не известно. Население нашей (теперь 20-й) камеры все увеличивается».

В тюрьме отец Геннадий встречается с бывшим председателем департамента Саратовской судебной палаты Дмитрием Васильевичем Малининым; принимает советы от доктора по фамилии Соколов (есть предположение, что это известный саратовский врач Петр Николаевич Соколов); общается с протоиереем Николаем Николаевичем Русановым (1862–1933), тогда ключарем кафедрального собора, а впоследствии обновленческим архиепископом; протоиереем Николаем Федоровичем Лебедевым, настоятелем Иоанно­Предтеченской церкви Саратова («Красного Креста»); студентом Н. А. Сошественским, двоюродным внуком позднее расстрелянного протоиерея Михаила Ивановича Сошественского (1868–1937).

Отец Геннадий содержался в тюрьме без предъявления обвинения, об этом он прямо пишет в записке от 24 сентября: «Вчера привели в нашу камеру о[тца] Н. Н. Русанова после 4-дневного пребывания в Чрезв[ычайной] Комиссии. Ему тоже не предъявлено никакого обвинения». Судя по всему, это обстоятельство давало ему основания надеяться на скорое освобождение: «Хотелось бы выйти до морозов, чтобы покопаться в саду и убрать на зиму виноград и малину». В разных записках он сообщает, например, о том, что «татарского муллу, арестованного вместе со мною, выпустили на свободу». «На днях из № 3-го тюрьмы освободили о. Докторова и о. Поспелова» — это о будущем архиепископе Кирилле, а тогда ключаре Александро­Невского кафедрального собора Саратова протоиерее Леониде Поспелове и священнике Николае Докторове, члене Епархиального совета, которого судили вместе со священномучениками епископом Германом (Косолаповым) и священником Михаилом (Платоновым). Дальнейшая судьба отца Николая, несмотря на то что его тогда отпустили, оказалась трагической.

К концу заключения, когда его соседом по камере стал протоиерей Русанов, отец Геннадий пишет: «…теперь в концентрационном лагере нас священников двое, и оба в 20-й камере, состав которой изменился уже значительно, так что я являюсь уже в ней, так сказать, старожилом». «Соседа по койке», как его назвал отец Геннадий, вольнонаемного офицера, сына тамбовского протоиерея Александра Васильевича Яхонтова, заставляли работать у Казанского моста Саратова — в устье Глебучева оврага, недалеко от Свято-Троицкого собора. И отец Геннадий посылал через него весточки и вещи домой… Несколько просьб домашним вызваны желанием добросердечного священника помочь оказавшимся в такой же беде заключенным: «…прошу прислать белых ниток немного, по просьбе одного пленного офицера».

По-видимому, он почти не привлекался к какому-либо труду заключенных, хотя в одном письме он пишет: «Вчера работал на дворе. Холодновато, но я еще пока не зябну и сплю хорошо», в другом же пишет, что находится при «полной возможности спать целый день». В камере можно было открывать окна и имелся стол. Была у заключенных некоторая свобода передвижения — судя по словам отца Геннадия, они могли выходить в коридор и ходить по этажам здания. Пребывая в заключении, одет был отец Геннадий, конечно, не в светское платье, об этом говорят и его рассуждения о ненужности для него пока теплой рясы: «Надо бы драповую рясу прислать, да все надежда на освобождение не оставляет, и потому я и не тороплюсь с этим». В записках упоминается и баня на тюремном дворе.

Время от времени свидания все же позволялись, но чаще увидеться с родными ему не давали, тогда он мог видеть супругу только из окна камеры, так он ей пишет: «Я хорошо видел тебя из окна; только ты напрасно подходила близко к деревьям, лучше отойти подальше, к забору, как я писал раньше. Тогда будет еще виднее». Лидии Ивановне отец Геннадий писал: «Не утруждай себя чрез меру и в случае недосугов не старайся ходить ко мне каждый день. Мне жаль тебя…»

О том, что из окна тюремной камеры можно было свободно видеть улицу, говорит и такой своеобразный эпизод тюремной жизни. 7 сентября, в воскресенье, отец Геннадий видел, как «прошли на кладбище няня, Нюта, Сима и Галя (она ли? Не Юрий ли? Я не разобрал)». Тут он перечисляет последовательно дочерей Антонину и Серафиму, а также, видимо, внучку Галину и внука Юрия. Далее произошло следующее: «На возвратном пути с кладбища я сам их не видел, и вышел курьез. Заметил их о. Николай Лебедев и принял за своих детей; обрадовался, помахал в окошко и побежал вниз на свидание. Но там наш тюремный надзиратель Б. выругал его по матушке, как только сумел, и прогнал назад. И только уже после этого о. Николай спрашивает меня: не Ваши ли семейные проходили мимо и махали пред окнами? Я говорю: да, они ходили на кладбище и, вероятно, уже возвращались назад. „Ну так и есть, а со мной вот какая история стряслась“ — и рассказал мне о том, как выругал его г. Б.».

В одном из писем отец Геннадий прямо пишет об особых обстоятельствах своего содержания под стражей: «Если хочется повидаться подольше, сходи в Чрезвычайку [она тогда находилась на ул. Крапивной, ныне ул. Шевченко, 26. — Прим. В. Т.]. Конечно, вопрос, позволят повидаться [утрачен фрагмент] и прийти. Тогда наговоримся дов[ольно.] Мне выходить из тюрьмы не д[ают] по разным причинам и соображениям, которые я тебе и выскажу на словах».

Питание

Условия с передачами в тюрьме были не самые жесткие, но постепенно ужесточались. Так, 20 сентября отец Геннадий пишет супруге: «Вчера мне не удалось выйти к тебе потому, что в это время на дворе тюрьмы был ея коммендант, и в его присутствии привратник не решился выпустить меня. Вообще, ты не смущайся, если иной раз и не увидишься со мной лично. Это может зависеть от разных случайностей. Хорошо уже и то, что до сих пор самая-то передача провизии происходила без препятствия ежедневно, тогда как официально-то она дозволена теперь только по средам и воскресеньям утром в определенный час».

Упоминает отец Геннадий о тюремной кормежке: «Здесь дают [слово неразб.] ежедневно по 1,5 фунта прекрасного хлеба черного и суп, не особенно вкусный и питательный, но вообще сносный; так что тянуть жизнь можно и на этом столе».

Обращаясь к супруге, отец Геннадий пишет: «Я прекрасно знаю, чего стоит для вас добывать провизию и доставлять ее в тюрьму, и когда раздумаешься об этом, то и кусок в горло не идет. Не хлопочите много…». Снабжение питанием из дома у заключенного было регулярным, также была возможность приносить ему свежее белье и лекарства. Среди продуктов и блюд отец Геннадий упоминает хлеб, картофель, пирожок с яблоками, кофе, какао, сахар, арбузы, домашний суп, ватрушка с творогом, мясо, молоко, яйца — скоромное он упоминает вскоре после Успения, по окончании поста. «Дыни я съел с большим удовольствием». Просит прислать сухарей. Но, как он пишет, «желудок заставляет быть осторожным в еде». Сырые фрукты у него залеживались, и он сетовал супруге: «…тяжелы они для моего желудка. Лучше присылай их в испеченном виде (положа в мисочку) или в запеченном (в пирогах). Пирог с яблоком делает излишним сахар».

В последнем письме просит прислать сырой картофель, это связано с тем, что сокамерники стали готовить собственное блюдо — картофельный суп: «Вольнонаемные офицеры в нашей камере умеют варить здесь прекрасный картофельный суп в печах, какие есть у нас в коридоре. Есть у нас котелок, очень удобный для этого. Я уже раза три ел с удовольствием этот суп вместо казенного. Но у них не всегда имеется запас сырого картофеля. А потому я просил бы вас принести мне сырого картофеля сколько-нибудь, когда будете иметь возможность, и еще чего-нибудь в виде приправы к супу. О. Русанов тоже полюбил этот суп и тоже хочет добывать картофель. Сегодня [слово неразб.] такого супа сидело уже 5 человек, — ели и похваливали, хотя, кроме луку, суп был без всяких приправ».

Пастыря-узника посещали не только родственники. Неоднократно его навещал Сергий Исидорович Курлеев — церковный староста Свято-Троицкого собора г. Саратова с 1919 года. А в последнем письме от 28 сентября отец Геннадий пишет: «Ранним утром приходила ко мне специально одна богомолка от Городской больницы (Дмитриевой) и принесла кусок пирога, булочку и яблоко. Принесла даже папирос, но я сказал, что сам не курю, а передам курящим, которые очень нуждаются в табаке». В записках упоминаются передававшие посылки в тюрьму саратовская мещанка Екатерина Антоновна Рыбина и некая Д. Зах. Сергеева.

В процессе изучения записок со всей ясностью приходишь к выводу, что вполне обыденными и даже не лишенными юмора словами и обстоятельствами своей жизни мужественный пастырь всячески старался успокоить свою супругу и детей, страшно переживавших о его судьбе. Тогда становятся понятны такие его слова: «говорят, что нам здесь живется лучше, чем вам…» или «недурно вообще даже, но на свободе все-таки лучше».

6 сентября он даже пишет о нежданном уюте, возникшем в жизни арестантов: «У нас в камере появились цветы на столе, как у настоящих буржуев, неисправимых ничем. Пришлите-ка и вы мне букетик из георгин и винограда». Неизвестно, выполнили ли эту просьбу отца Геннадия и стали ли осенние цветы из его родного сада утешением в последнем его земном обиталище…

Здоровье

В книге 1904 года В. П. Соколова о Свято-Троицком соборе сохранилось упоминание, что в 1903 году «о. Махровский опасно заболел и… выехал из Саратова на все лето». Спустя 16 лет здоровье протоиерея Геннадия ко времени пребывания в тюрьме было уже совершенно расстроенным, он пишет: «Дает себя чувствовать сильнее и грыжа, так что и ходить и даже сидеть становится трудно». А 28 августа он простудился. «Смеряли температуру — оказалось 39°. Мне предложили перейти в больницу, которая помещается в том же здании, в верхнем этаже, в прежней домовой церкви [в главном корпусе саратовской тюрьмы был храм в честь Тихвинской иконы Божией Матери (ныне разрушен вместе со зданием. — Прим. В. Т.]. Я перешел и ночевал здесь. Спал опять плохо; но утром 16-го температура понизилась до 37° и я почувствовал себя лучше, о чем и писал («поправляюсь») маме. Мне предлагали даже выйти к ней, но я не решился идти из больницы на двор, боясь каких-либо случайных неприятностей. Вечером 16-го температура поднялась до 37,9°. Доктор Соколов, тот самый, которого вели в тюрьму вместе со мною, велел дать мне слабительного и хины. Я принял на ночь то и другое». Указанные средства действительно сбили температуру, но после их принятия желудок отца Геннадия пришел в совершенное расстройство, которое его мучило с той поры, то отпуская, то нарастая. Он сообщает домой: «Творится что-то странное со мною в этом отношении и небывалое» и просит помочь лекарствами: «Если без доктора не обойтись, обратитесь к какому-либо доктору, напр. Трофимову [Н. Я. — Прим. В. Т.]». Различными медицинскими средствами отец Геннадий старался лечить болезнь, и под конец она отступила.

Книги

В записке от 1 сентября отец Геннадий пишет так: «Здесь ощущается недостаток в хороших книгах для чтения. Я мог бы доставать чрез вас немало материала, но не хочется нагружать себя массою всякого добра, которое будет тяжело в случае освобождения». В самом первом письме отец Геннадий просит: «Пришлите кн[игу] Кусмарцева; она — в кабинете, на полке». Инок Павел (в миру Петр Иванович Кусмарцев), уроженец села Золотого Камышинского уезда (ныне это Красноармейский район Саратовской области), был автором нескольких книг, например «В землю Завета вечного» (Саратов, 1904), «Светлый праздник Вознесения Господня на святой Елеонской горе. Мысли и чувства паломника в Святой Земле» (Иерусалим, 1911), «Мысли отцов Церкви о почитании Имени Божиего: материал к выяснению Афонского богословского спора» (СПб., 1913). В 1918 году он жил в Саратове, и за ним по требованию следственной комиссии Саратовского революционного трибунала был учрежден негласный надзор в связи с создаваемым тогда так называемым «Делом саратовского духовенства». Известно, что он тогда же выехал к себе на родину в село Золотое — это последние сведения о нем. Сейчас трудно установить, какую именно книгу брата Павла читал отец Геннадий в саратовской тюрьме.

Также он просил «книжку Дюбуа о психотерапии». Речь идет о вышедшем в 1912 году переводе книги швейцарского невропатолога Поля Дюбуа «Психоневрозы и их психическое лечение», в ней автор предложил свой метод рациональной психотерапии. Однако после ее прочтения отец Геннадий вынес вердикт: «Возвращаю… книжку о психотерапии. Уберите ее куда-нибудь».

Остальные книги он просил для сокамерников, например: «Пусть Сима отыщет в моем книжном шкафу синенькую книжку „Записки иеродиакона Павла Алеппского о путешествии Патриарха Макария в Россию“, в 1/16 долю листа, из перевезенных. Кажется, она внизу, а впрочем, где точно, не знаю! Принеси ее мне. Мой сосед по камере просил меня об этом». Записки сына антиохийского патриарха архидиакона Павла Алеппского повествуют об их путешествии в Россию в XVII веке, и по своей полноте и разнообразию содержания это один из самых лучших и ценных письменных памятников о России того времени.

Для упомянутого выше Яхонтова он просил другую книгу — уроженца Саратовской губернии Виктора Ивановича Несмелова «Догматическая система Григория Нисского». Автор этой книги, замечательный русский философ, богослов и профессор Казанской духовной академии, вполне мог быть учеником отца Геннадия: последний преподавал в Саратовской семинарии начиная с 1881 года, а Несмелов окончил ее в 1883 году.

«Найдите книгу о Старом соборе», — пишет отец Геннадий, имея в виду прекрасное издание, в котором в свое время сам принял большое участие, — «Саратовский Троицкий (Старый) собор. Краткий исторический очерк. Издание Строительного Комитета при Старом соборе в г. Саратове» (1904). Автор книги — статский советник Василий Павлович Соколов — собрал под одной обложкой большое количество информации об истории и современности собора. «Книга о Старом соборе есть у Е. Антоновны Рыбиной, есть и у меня, а склад их в библиотеке при церкви», — сообщает он.

Мир Христов

12 сентября отец Геннадий поздравляет сына: «Поздравляю Саню с днем Ангела и вас всех с именинником и желаю вам провести сей день в радости и благодушии» — в этот день Церковь чтит память святителя Александра, патриарха Константинопольского. Вообще, слово «благодушие» используется отцом Геннадием в этих записках пять раз, и нельзя не предположить, что это свойство его души — нравственное спокойствие и перенесение каких-либо тяжких обстоятельств с мужественным расположением к добру — было в центре жизни и самого пастыря.

29 августа отец Геннадий поздравляет семью с чтимым днем перенесения из Едессы в Константинополь Нерукотворного Образа Господа Иисуса Христа — праздник был особо значим для его родного Свято-Троицкого собора, ведь в храме хранилась великая святыня — удивительный чудотворный образ Спаса Нерукотворенного. Эта икона находится в Саратове с момента его основания и издавна считается хранительницей города и Саратовской земли; она и поныне пребывает в «старом» Троицком соборе.

Еще в 1917 году, в неделю святых праотец, перед Рождеством, то есть уже после октябрьского переворота, протоиерей Геннадий сказал проповедь, которая была опубликована в «Саратовских епархиальных ведомостях». Она завершалась такими словами: «Спасение русского народа и русского государства возможно… только под условием возрождения народной веры и благочестия, только под условием искреннего и глубокого раскаяния в грехах, им же несть числа, при живом уповании на помощь Господа Бога, который один может спасти нас „силой чудес“ своих. А кто дерзает заявлять публично, даже в печати, что чудес вообще нет, и не может быть, тот должен оставить и всякую надежду на спасение».

Из тюрьмы в 1919 году доносятся вторящие им слова пастыря-узника: «Я пока креплюсь духом, хотя на политическом горизонте по-прежнему ничего определенного в [слово неразб.] не видно. Кажется, Бог ведет нас к тому, чтобы мы бросили всякую надежду на кого-либо и на что-либо, кроме Его одного, и пока мы не дошли до этого настроения, не будет и выхода из нашего тяжелого положения…»

В заключение самой первой записки отец Геннадий обращается к Евангелию от Иоанна: «Усердно благодарю всех, кто меня не забывает; желаю им и всем вам здоровья, благодушия и силы терпения. „Мир всем“! — Мир который не мiр дает, а Христос Спаситель»! Полная цитата Священного Писания такова: Мир оставляю вам, мир Мой даю вам; не так, как мир дает, Я даю вам. Да не смущается сердце ваше и да не устрашается (Ин. 14, 27). В этом месте Евангелия повествуется о расставании Спасителя с учениками перед Его смертью и Воскресением. Этот мир, мир Христов, должен изгнать из сердца всех Его последователей всякое смущение и беспокойство относительно предстоящего отшествия от них Учителя и всякий страх ввиду предстоящих событий: Его крайнего уничижения, страданий и смерти. Вблизи своего мученичества, своей смерти, этого мира желал тем, кто его помнит, протоиерей Геннадий Махровский.

В последние дни своей земной жизни отец Геннадий думает о родных и близких. Обращается к супруге: «Дорогая Лида! Спасибо тебе за труды», «Лида! береги и ты свое здоровье. Наступает такое время, и я боюсь за тебя. Храни тебя Господь». К семье: «Ну, пусть будет воля Божия! Все ли вы здоровы в настоящее-то время? вот что хочется знать прежде всего и ежедневно. Да хранит Господь всех вас!». Последние слова его последней записки от 28 сентября: «Ну, будьте здоровы и благодушны».

После записок

На следующий день после последней записки отца Геннадия, 29 сентября, Саратовская ЧК в ответ на террористический акт, совершенный в Москве группой анархистов, — взрыв в горкоме РКП (б) — «согласно резолюций саратовского совета и рабочей беспартийной конференции» постановила «провести красный террор». Первый раз комиссия приняла это решение в отсутствие двух человек. Затем на полном собрании комиссии «еще раз утверждается постановление о расстреле бывших полицейских», в том числе протоиерея Геннадия Махровского. К расстрелу тогда были приговорены 28 человек.

В последней своей записке отец Геннадий выражал надежду на личное свидание с матушкой, писал, что ему необходимо поговорить с нею лично. Но это свидание так и не состоялось.

Все, кто оказался в этом списке, были расстреляны на следующий день после постановления ГубЧК, 30 сентября 1919 года, на окраине саратовского Воскресенского кладбища. 3 июля 1997 года прокуратурой Саратовской области на основании статей 3 и 5 Закона РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий» от 18 октября 1991 года протоиерей Геннадий Махровский был реабилитирован как репрессированный по социальному признаку.

Сейчас на окраине саратовского Воскресенского кладбища стоит большой черный крест. В советское время верующие саратовцы знали это место как «могилу пятерых убиенных» — по числу лежащих в ней священнослужителей. Здесь покоятся священномученик епископ Вольский Герман (Косолапов), протоиерей Геннадий Махровский, протоиерей Андрей Шанский, священномученик иерей Михаил Платонов и иерей Олимп Диаконов, ставшие жертвами «красного террора»: они убиты 30 сентября и 10 октября 1919 года. Вместе с ними в братской могиле лежат еще 36 человек, имена которых начертаны на мраморной плите.

В настоящее время Епархиальная комиссия по канонизации подвижников благочестия Саратовской епархии собирает материалы к прославлению протоиерея Геннадия Махровского и других пострадавших в священном сане в 1919 году в лике святых.

Источники: Поколенная роспись рода Махровских духовного звания, составленная Г. В. Брезгиной (г. Кострома); Клировая ведомость Свято-Троицкой церкви г. Саратова за 1918 год. ГАСО. Ф. 135. Оп. 1. Д. 8469; Архив УФСБ РФ по Саратовской области. Д. № ОФ-36081; Красный террор // Известия Саратовского Совета. 1919. № 217. 2 октября.

Автор выражает благодарность В. В. Приходько (г. Санкт-Петербург) за предоставленную возможность изучать подлинники документов и сохраненное семейное предание. Также благодарим за помощь Г. В. Брезгину (г. Кострома), И. Н. Кривченкова (г. Вольск) и В. В. Гиттермана (г. Саратов).

Журнал «Православие и современность» № 44 (60)