«Замечательно, как русский народ склонен и способен более к классической музыке…» — писал Николай Иванович Бахметев (Бахметьев), 1807–1891, представитель старинного дворянского рода, конногвардеец, участник Русско-турецкой кампании 1827 года, саратовский помещик, предводитель губернского дворянства, музыкант, композитор, автор духовной музыки, создатель уникального симфонического оркестра из крепостных крестьян, а затем директор Придворной певческой капеллы.

Родовое имение Бахметевых — Старая Бахметевка — находилось в Саратовской губернии, на территории нынешнего Лысогорского района, а точнее, в черте районного поселка. «Не доезжая имения моего отца села Старой Бахметевки три версты есть село Лысые Горы», — пишет Николай Бахметев в своих записках. Несмотря на то что сейчас Старой Бахметевки на картах нет, она стала частью Лысых Гор, те, кто родился и рос именно в этой части поселка, до сих пор с долей гордости называют себя бахметевскими.

О детстве своем Николай Иванович пишет следующее: «Родился я в Пензе, в Лекарской улице, 10 октября 1807 года, куда мать моя приехала погостить у своей матери, Ольги Михайловны Мачевариановой, урожденной Назарьевой. После временного пребывания нас перевезли в родовое имение отца моего Ивана Николаевича, Саратовской губернии село Старую Бахметевку, где я с моими пятью сестрами: Александрою, Мариею, Анною, Евдокиею и Екатериною провели наш младенческий возраст, имея для воспитания множество гувернеров: французов, немцев, швейцарцев и столько же, если не более, гувернанток разных национальностей. Для меня же, кроме того, привезли найденного в Париже сироту-француза по имени Jean Haquin 12 лет, для современного воспитания. Haquin был почти одних лет со мной, не зная еще русского языка, говоря только по-французски, чистым парижским выговором, что и дало мне возможность усвоить себе этот язык, которым я владею как своим отечественным.

Младенческие мои годы, до 12-летнего возраста, не представляют ничего особенно интересного, до тех пор, пока отец мой не отвез меня в 1820 году в Москву, в лучший пансион известного тогда Ивана Ивановича Вейденгаммера, где впоследствии воспитывался Иван Сергеевич Тургенев…»

Наша машина петляет по лысогорским улицам вслед за машиной настоятеля здешнего храма во имя святого великомученика Димитрия Солунского — священника Константина Клевцова. Мы уже побывали и в том храме, где он служит, — это небольшой приспособленный домик, и в недостроенном новом храме, где не так много осталось работы, были бы средства… А сейчас мы увидим совсем старый храм — Иоанно­Предтеченский, тот, что стоял в имении Бахметевых. В своих записках Бахметев называет Предтеческий храм «нашей прелестной церковью». Это одно из самых старых храмовых зданий в наших краях, Бахметевы построили каменную церковь на месте деревянной в 90 х годах XVIII (!) века. А освящение деревянной церкви состоялось 12 (25) января 1770 года. Значит, в 2020 году Предтеченскому храму в Лысых Горах исполнится 250 лет.

Вот он, храм — на горе, виден отовсюду. Да, руина. Но с недавних пор про эту руину уже не скажешь, что она никому не нужна, что забыли в Лысых Горах об этом храме, о его создателях — строителях, жертвователях, прихожанах. Лысогорцы забывали о них, конечно, но теперь уже надежно вспомнили.

* * *

Мой собеседник — студент кафедры народных инструментов Саратовской консерватории Сергей Семёнов — уроженец Лысых Гор и командир штаба студенческих отрядов — это движение, оставившее очень заметный след в нашей молодости, сейчас, как оказалось, возрождается: создана общероссийская общественная организация «Российские Студенческие Отряды» — РСО.

— Мы хотели начать с какого-то большого и хорошего дела, — рассказывает Сергей, — чтоб нас сразу увидели и услышали. Я посоветовался с мамой, и она сразу предложила: «Приберитесь вокруг нашей старой церкви, приведите ее, насколько возможно, в порядок». И мы с ней вместе стали выяснять: что это за церковь, какова ее история, кто ее построил? И когда выяснилось, что история связана с музыкантом, композитором, директором Придворной певческой капеллы, меня как студента консерватории это очень заинтересовало. Почему Бахметев забыт, почему никто в Лысых Горах ничего о нем не знает?..

Так родилась у студентов консерватории идея Бахметевского фестиваля в Лысых Горах. Проект занял второе место на втором региональном конкурсе социокультурных проектов «Арт-старт». Студенты делали уборку в храме и вокруг него (рядом, на склоне горы была просто несанкционированная свалка) и одновременно разучивали произведения Николая Бахметева. Своих учеников поддержали преподаватели и администрация СГК. С помощью старшего преподавателя кафедры теории музыки и композиции Ивана Субботина удалось записать диск. Благодаря Александру Сергеевичу Ярешко и его ученикам на фестивале звучала и колокольная музыка.

13 мая сего года при большом стечении народа праздник состоялся. Началось торжество с первого за многие десятилетия богослужения в стенах разрушенного храма — Епископ Балашовский и Ртищевский Тарасий совершил панихиду по рабу Божиему Николаю. После панихиды Владыка присутствовал на фестивале.

Николай Иванович Бахметев рассказывал о себе сам, от первого лица — его сыграл актер Сергей Игнашев. Изобразить бал помогла студия исторического танца «Lete».

На фестивале пели пензенский епархиальный камерный хор «Спас» под руководством протоиерея Владимира Ольхова, Ансамбль древнерусского певческого искусства Саратовской консерватории (руководитель Анжела Хачаянц), хор ветеранов Лысогорского района, детский ансамбль «Веснянка». Играл студенческий ансамбль русских народных инструментов под руководством Виктора Егорова. Романсы Николая Бахметева исполнили Ольга Хотеева — певица, выпускница консерватории, тоже уроженка Лысых Гор, и студентка кафедры академического пения Инесса Морозова. В воссоздании исторической обстановки, а также в обеспечении положительными эмоциями многочисленных детей помогло семейное хозяйство с дивным названием «Добрая лошадь». На страничке фестиваля ВКонтакте масса востор--женных отзывов: «На этом незабываемом, потрясающем мероприятии мы всей семьей наполнились теплом, светом и общением… Я счастлива, что мы видели это!».

— Поскольку я выросла в Лысых Горах, слово «Бахметевка» у меня на слуху с детства, — рассказывает Ольга Хотеева, — но кто такой Бахметев, я, конечно, не знала. Мне рассказала о нем Елена Семёнова, моя одноклассница. Она предложила мне принять участие в фестивале, в возрождении храма и памяти о Николае Ивановиче. Я стала читать о нем, изучать его произведения. Пропела все его романсы и для фестиваля выбрала два — «Осенний лист» и «Кенморский замок». «Кенморский замок» — это пространная баллада, написанная, скорее, в оперном стиле, чем в романсовом. Исполнять ее было крайне интересно. Романс «Осенний лист» — миниатюра, напомнившая мне чем-то романсы Глинки.

Но подлинным открытием Бахметева для Ольги стала его духовная музыка.

— Я пела его «Херувимские» и «Достойно есть» с огромным удовольствием. Они очень мелодичны, в них есть, на первый взгляд, шероховатости, неожиданные вкрапления народных мелодий, но, когда исполняешь эту музыку со всей полнотой чувства, понимаешь, что все здесь гармонично, все как надо, и это действительно высокая духовная музыка.

Автор этой статьи, в отличие от Ольги, в музыке невежда, но духовные произведения Бахметева произвели на меня очень сильное и неожиданное воздействие. Это действительно музыка молитвы, так мне, по крайней мере, кажется. Современники же отзывались о духовной музыке Николая Бахметева по-разному. Вот один из отзывов — его цитирует в своей работе о творчестве композитора проректор Саратовской консерватории по научной и международной деятельности, профессор кафедры истории музыки Ирина Полозова: «Множество превосходных эффектов, необыкновенная звучность, полнота и красота гармонии, голосоведение, оригинальность концепции и формы — вот достоинства, которые заставили говорить об этом сочинении (“Тебе Бога хвалим”) парижскую критику». Но в той же статье говорится о том, что были и другие отзывы, были, да и по сей день не утихают споры и о музыке Бахметева, и о его личности, и о его исторической роли. Что ж, спорят люди, как правило, о чем-то заметном, значительном.

Вот что сообщила нам Ирина Викторовна при личной встрече:

— Бахметев по воспитанию своему и образованию был военным человеком. Военная выучка, привычка к строгой дисциплине сказывались на всей его деятельности. В его деревенском оркестре и театре царила жесткая дисциплина, можно сказать, муштра, но зато уровень исполнения был очень достойным. Строгость Бахметева была, возможно, причиной того, что в 1854 году, как он пишет в своих записках, двое крепостных подожгли его дом. (Бахметев, однако, в своих мемуарах подчеркивает, что «все до мелочи было вынесено и спасено примерным усердием дворовых людей, даже громоздкие вещи, как клавикорд, бильярд и шкафы, не потерпели никакой порчи от пожара». — М.Б.). А в 1861 году Бахметев становится директором Придворной певческой капеллы. И здесь подходит к делу точно так же — по-военному: стремится все унифицировать, все привести в единый порядок, чтобы все хористы приходили на службу одинаково одетыми, пели строго то, что разрешено, и так, как велено. Впрочем, в XIX веке никого не удивляло то, что музыкальной частью заведует военный человек. Но, конечно, творческим людям, музыкантам трудно было это принять. И ропот был. Но это не самое страшное.

Главная проблема заключалась в том, что Бахметев, будучи воспитан композиторами и исполнителями немецкой школы, был выращен на немецкой традиции, где существуют свои правила гармонизации хорального напева, он свято верил, что русское храмовое пение может и должно быть «загнано» в эту правильную европейскую, а точнее, немецкую схему. И поэтому он, продолжая дело своего предшественника Алексея Львова (автор гимна «Боже, Царя храни». — М.Б.), развивал в капелле именно немецкую традицию. Конечно, это вступило в противоречие с традициями русского пения, которые шли от раннего Средневековья: возникал диссонанс. Отсюда — критика деятельности Бахметева. Будучи директором капеллы, он сочинял много духовной музыки, и вся она — в этой правильной хоральной фактуре немецкой школы, которая на самом деле нам чужда. У русской духовной музыки свои пути развития. И вполне можно было создавать многоголосные композиции, учитывая особенности русского богослужебного пения. Но русская традиция была оставлена Львовым и Бахметевым как что-то неправильное.

Бахметев — человек Николаевской эпохи: он методично проводил в жизнь то, чему его научили, видя в этом свой святой долг перед Отечеством. Его жесткость в управлении Придворной певческой капеллой не была волюнтаризмом, она шла от внутреннего убеждения, что вот так должно быть, вот так надо.

Произведения Бахметева не назовешь шедеврами, но это очень качественная, добротная музыка. Когда я включаю его «Херувимские» на научных конференциях, перед профессиональной аудиторией, я всегда слышу отзывы: «Как же здорово все это сделано! Как хорошо звучит!». Хотя, на мой взгляд, там не все звучит наилучшим образом, многое излишне усложнено, но при этом профессионально озвучено и действительно воссоздает атмосферу богослужения, точно передает тот самый момент Божественной литургии, когда звучит «Херувимская песнь». На мой взгляд, у духовной музыки Бахметева есть будущее в Церкви. Также не должны уйти со сцены его камерные произведения, романсы, в свое время достаточно популярные.

* * *

В мемуарах Бахметева поражает то, как он смог совместить многотрудную военную службу, походы, участие в боевых действиях, в дипломатических миссиях с прилежным изучением исполнительского искусства, с постоянными упражнениями на скрипке, с профессиональным и творческим ростом: «Возвратившись в 1837 году, фронтовая моя служба продолжалась по-прежнему, но я принялся за любимый мой инструмент, купив очень дешево, за 600 р. скрипку Гваданини, а дешево она мне пришлась оттого, что она была кем-то заложена, и я ее выкупил. В то время, как бывший ученик первого нашего скрипача Бема, я играл одни сочинения разных авторов, как то: Роде, Виоти, Лафона, Липинского, Маурера и более всего — Берио, сам же я еще не писал соло для скрипки, а как фундаментально изучивший теорию и контрапункт у Шванке и Шрейенцера, я более занимался сочинением церковной музыки, к которой имел особенную любовь, но об этом буду говорить подробно ниже и в свое время…»

Перо Бахметева, может быть, суховато, педантично, текст небогат крас-ками… но это лишь пока повествование не коснулось музыки. Как только речь зашла о ней — всё разом преображается: «В этом, 1838 году, приехал в первый раз гениальный скрипач Оле-Буль, норвежский уроженец, и вскоре после своего приезда дал в Большом театре концерт. <…> Разумеется, интересуясь скрипкой как любимым моим инструментом, я поехал в концерт. Впечатление, которое на меня произвел первый удар смычка, неизъяснимо: я весь задрожал, был в восторге, когда он начал свой А-дурный концерт. Новизна стиля, качество звука, мощность, разнообразие смычков, между тем, легкость, с которою он все исполнял, — меня все это так поразило, что все вместе взятое вполне завладело мною, и я остался навеки его поклонником. <…> После концерта я прямо отправился к Оле-Булю, остановившемуся, не помню, в какой-то гостинице, — и прямо объявил ему, что он меня вполне обворожил. Увидя незнакомого ему гвардейского офицера, он, естественно, был очень польщен его откровенностью и обрадовался, что он имеет дело со скрипачом, а не с каким-нибудь репортером».

Бахметев, безусловно, был композитором ищущим, экспериментатором: «…Этот страстный романс написан в 5/4, каковой ритм никому еще в голову не приходил, я же этим ритмом хотел придать более страсти. Тут Маурер и Бем возмутились против этого нововведения, говоря, что 5/4 не может существовать, так как неделимо, и в теории нет такого указания. Только граф Виельгорский не нашел в нем ничего неприятного и неприличного, а Глинка, сидя в углу комнаты, призадумался и не высказал никакого своего мнения, только при разъезде сказал мне: “Мы об этом подумаем”, — и действительно подумал и впоследствии написал в “Жизни за Царя” хор женщин в 5/4, который прежде был написан другим размером, кажется, в 3/8».

* * *

Елена Семёнова, мама Сергея, — руководитель вновь созданной некоммерческой общественной организации «Лысогорский культурно-просветительский центр имени Бахметева». Цель центра — не только сохранение памяти о композиторе, но и возрождение бахметевского Иоанно-Предтеченского храма. Первые шаги уже сделаны, но трудностей впереди много, главная, как вы понимаете, — денежная. Отец Константин Клевцов и Елена объясняют, что одно только перекрытие крыши, то есть, по сути, предотвращение дальнейшего разрушения, обойдется в несколько миллионов рублей.

Мы с Еленой Семёновой бродим по имению Бахметевых, это в непосредственной близости от разрушенного храма. На месте дома, напоминавшего дворец, пасутся козы. От роскошного сада остались заросли дикой сирени, звенящие комарами. Елена показывает мне тропинку, в колебаниях которой угадываются разрушившиеся каменные ступени — по этой лестнице каждым летним утром спускалась к купальне барыня Елизавета Николаевна…

Самое время еще раз открыть воспоминания Бахметева, чтобы вдохнуть воздух той эпохи: «…Я решился объясниться и предложить мою руку избранной мною в подруги Елизавете Николаевне, с которой я вполне счастливо прожил 26 лет. Эта жизнь моя не могла не быть счастливою с такой женщиной, которая соединяла в себя все редкие качества, как светлый, здравый ум, доброту души, кротость примерную, служившие мне утешением и смягчавшие мой иногда строптивый характер.

В одно и то же время я подал в отставку и был уволен с чином полковника. Отставку я почитал неизбежною, потому что находил, что хозяйство несовместимо со службой <…> поэтому, по первому открывшемуся пути, в апреле, я поехал в саратовское имение, в дорогую мою Старую Бахметевку, чтоб устроить дом так, чтоб молодая хозяйка была довольна. И действительно, я отделал большой дом так, что он был неузнаваем. Простой, обыкновенный дом я обратил в готический, с тремя башнями, и в нем оказалось 22 комнаты. <…> Все было сделано для принятия молодых так, что всех прельстило, когда мы туда приехали.

Возвратившись в Петербург, свадьба совершилась 12 июня <1842>, и после обычных визитов мы отправились в прелестном новом дормезе. Приехав в Бахметевку, молодая моя жена была восхищена, увидав такое роскошное имение, в которое въехав, мы сначала отправились в прелестную нашу церковь, где при звоне колоколов были встречены духовенством, хором певчих и всем народом, встретившим нас с хлебом-солью на серебряном блюде с надписью. Из церкви мы все пошли в дом чрез сад, который против церкви. <…>Взошед в дом, жена моя еще более была поражена красотой, комфортом и роскошью огромного сада…»

Освобожденный от тягот службы, Николай Иванович смог, наконец, все свои силы отдать музыке: «…и вместо маленького бального оркестра я составил полный оркестр, где все духовые инструменты, даже гобои, фаготы, валторны и тромбоны, были удвоены, что редко было видно в провинциальных оркестрах. В числе 28 человек были и крепостные, и наемные, и ученики-любители. В капельмейстеры я пригласил известного в Петербурге Гильмана. <…> Замечательно, как русский народ склонен и способен более к классической музыке: Моцарт, Бетховен, Гайдн, Мендельсон и другие классики исполнялись так хорошо и сочувственно, что позавидовали бы и немцы… Легко сказать, что в Бахметевке исполнялась достаточно удовлетворительно даже и 9-я симфония Бетховена, которая и в Петербурге исполняема небезукоризненно. Таким образом, мы продолжали нашу спокойную и приятную жизнь…»

Спокойной и приятной жизнью пришлось пожертвовать, когда Николая Ивановича избрали предводителем саратовского дворянства: «Напрасно доказывал я почтенному дворянству, что немыслимо меня избирать в эту трудную, хотя и почетную должность, о которой я понятия не имею, зная только мой эскадрон и вообще военную службу…». Впоследствии Николая Ивановича дважды переизбирали на эту выборную должность. Кроме того, он преподавал музыку в саратовском Мариинском институте благородных девиц, который начал действовать в 1854 году.

В 1861 году, буквально накануне освобождения крестьян, жизнь помещика Бахметева круто меняется: министр императорского двора Владимир Адлерберг по желанию государя Александра II предлагает Николаю Ивановичу пост директора Придворной певческой капеллы: «…я, конечно, весьма охотно принял предложение, тем более что это было желание Государя», — вспоминает Бахметев. Это была очень заметная и ответственная должность: капелла пела за богослужениями, на которых присутствовала царская семья, участвовала во всевозможных государственных торжествах, сопровождала государя и членов его семьи в заграничных поездках. Пела капелла и на оперной сцене. В своих воспоминаниях Бахметев рассказывает о том, как ему пришлось заниматься «очисткой хора от безголосых и безнадежного поведения»; искать новых, действительно профессиональных учителей музыки и вокала; набирать в хор звонкоголосых мальчиков со всей России. Воспитанники Придворной капеллы получали основательное музыкальное образование и потому не оставались без куска хлеба «по спадении голоса».

Под редакцией Бахметева в 1869 году вышла книга «Обиход простого церковного пения, при Высочайшем Дворе употребляемого». Мнения о директорстве Николая Ивановича и о его роли в творческом музыкальном процессе также бытовали разные. Но даже и критики отмечали, что директор — великий труженик. Сам он о своей службе при дворе пишет: «…я лично везде был, где пел хор, не доверяя никому донесений мне об удовлетворительном исполнении службы, а присутствуя сам лично; мне была возможность следить и исправлять ошибки, что Государю очень нравилось».

Скончался Николай Бахметев в Санкт-Петербурге, но похоронен в «дорогой Старой Бахметевке» — вот где-то здесь, на погосте Иоанно-Предтеченского храма. Удастся ли установить точное место захоронения, вернуть могиле христианский вид? Пока неизвестно.

Второй Бахметьевский фестиваль в Лысых Горах уже запланирован на май 2019 года. В ноябре сего года Бахметьевский центр организовал в областной научной библиотеке музыкальный просветительский вечер «Гофмейстер из Бахметевки»; на него собрались школьники, студенты, краеведы, журналисты. Депутат областной думы, историк и краевед Алексей Наумов, уже хорошо известный читателям нашего журнала, выступая перед собравшимися, говорил о первичности культуры: «Культура и историческая память определяют нашу идентичность. А все прочее — экономика, политика, социальная ситуация, быт — зависит от того, насколько мы культурны, насколько нравственны, как мы относимся к родной земле, к нашим предшественникам на ней».
Но главное для лысогорцев — то, что началось, наконец, возрождение бахметьевского Иоанно-Предтеченского храма. Вынесен весь мусор, устроена временная крыша, устанавливаются окна, и все это делается бескорыстно, руками неравнодушных людей, незнаменитых патриотов родного края. Постоянную поддержку лысогорцам оказывает Епископ Балашовский и Ртищевский Тарасий. В праздник Рождества святого Пророка и Предтечи Господня Иоанна Владыка совершил в двухсотлетних стенах первую за много лет Божественную литургию.

Журнал "Православие и современность", № 43 (59)