Каждый раз, готовясь ко Святому Причащению, мы произносим поразительные слова, способные вывести из отчаяния и вдохнуть силы в совершенно поникшую уже душу: «Душею сокрушенною, ныне бо к Тебе приходя, вем, Спасе, яко иный, якоже аз, не прегреши Тебе, ниже содея деяния, яже аз содеях. Но сие паки вем, яко не величество прегрешений, ни грехов множество превосходит Бога моего многое долготерпение и человеколюбие крайнее; но милостию сострастия (сострадания! — М.Б.) тепле кающияся и чистиши, и светлиши, и света твориши причастники, общники Божества Твоего соделоваяй независтно, и странное и Ангелом, и человеческим мыслем, беседуеши им многажды, якоже другом Твоим истинным…»

Мы повторяем эти слова вслед за преподобным Симеоном Новым Богословом. Этот святой — монах, аскет, подвижник — был поэтом. Можно сказать иначе: этот поэт был монахом, аскетом, великим подвижником. Но сам он очень удивился бы, наверное, нашим попыткам отделить одно от другого. Литературы, отдельной от веры, для него не существовало. Вся его жизнь стала единым гимном Христу и Пресвятой Троице. Вместе с тем, творчество Симеона Нового Богослова — очень личное: это не повторение известных истин, а именно переживание их, это реальная встреча человека с Богом:

«Как я поведаю, Владыко,// о чудесах Твоих великих?// Как словом выразить сумею// Твои таинственные судьбы,// Что совершаются над нами?// Как презираешь Ты, Владыко,// Мои грехи и прегрешенья,// В вину не ставишь мне падений// И злых деяний не вменяешь?// Но защищаешь и питаешь,// Животворишь и просвещаешь? <…> Как говоришь со мной, презренным,// и недостойным, и бессильным,// Словами славы и бессмертья? // Как несказанно озаряешь// Мою истерзанную душу?..»

Кто-то, помнится, сказал, что сила святоотеческой литературы — в очевидности правды: такое невозможно придумать, надумать, намудрствовать, это непосредственно передаваемый опыт стояния в истине; каждый из святых авторов — не просто автор, но именно свидетель. К гимнам Симеона это относимо непосредственно:

«Устыдись, мудрецов всех мудрость,// Лишенная истинных знаний!// Простота наших слов на деле// Настоящую мудрость содержит,// Что к Богу близка живому,// Непрестанно Тому поклоняясь,// От Кого мудрость жизни дается…»

Красота поэзии монаха Симеона — в чудесном парадоксе: он все время говорит о том, для чего сам же не находит никаких слов:

«О, что за вещь, сокрытая// От всякой тварной сущности,// И что за свет в уме моем,// Ни для кого не видимый?// Что за богатство дивное,// Которое никто из нас// Не в силах на земле найти// И как-то удержать в себе?// Для всех неуловимое,// Для мира невместимое,// Оно всего прекраснее,// Вселенной всей желаннее// И всех предметов видимых// Настолько вожделеннее,// Насколько Бог прекраснее// Всего того, что создал Он…»

Читая гимны этого монаха, нельзя не вспомнить евангельского если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное (Мф. 18, 3) — он действительно обращается к Отцу, как дитя:

«С высоты взгляни, мой Боже,// Мне, убогому, откройся// И со мною побеседуй.// Покажи мне, Боже, свет Твой,// Предо мной раскрой Ты небо// Или лучше ум открой мне,// Внутрь меня войдя теперь же...»

И Отец откликался. В ответ на аскетический подвиг монаху Симеону было даровано истинное богосозерцание, которому он, во смирении своем, безмерно удивлялся:

«Что за новое чудо совершается ныне?// Бог и ныне желает быть для грешников зримым// <…> О, любовь к человеку, что теперь мне явилась!// О, безмерная благость, милосердья источник!// <…> От рождения блудный, трепещу, ужасаясь:// Понести не могу я то, что Бог мне являет,// Словом силы создавший// Все земные творенья…»

Свидетельство Симеона: Божественный свет невыносим для грешного человека. Человек лишь издалека созерцает «…красоту, что незрима// Из-за яркого света ослепительной славы». Он не дерзает приближаться к огню. Но это отдаление, это расстояние вдруг исчезает — и происходит встреча с Самим Христом:

«Вдруг Того, Кого видел в отдаленьи — нашел я,// Кого видел на небе Стефан — повстречал я,// Кого Павел, увидев, ослеплен был — нашел я,// Как огонь несказанный, в недрах сердца горящий…»

Пора, однако, сообщить читателю, что все процитированные выше тексты преподобного Симеона переведены на русский язык в конце 80-х годов иеромонахом Иларионом (Алфеевым) — ныне он Митрополит Волоколамский, председатель Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата, богослов, патролог, композитор, автор многих книг о святых отцах Церкви. До него творения Симеона в России издавались не в стихотворном, а в прозаическом переводе иеромонаха Пантелеимона (Успенского), первый раз — в 1917 году. Книга поэтических переводов Владыки Илариона «Прииди, Свет истинный» выдержала уже четыре издания.

Большое предисловие рассказывает о земном пути святого поэта. Он родился в середине Х века в провинции Пафлагония, в семье византийских аристократов; несмотря на внешнее благополучие, возможность получить блестящее образование и сделать карьеру в Константинополе, Симеон с детства чувствовал себя одиноким, ненужным, не таким, как все: «Родители не питали ко мне естественной любви, братья и все друзья смеялись надо мной… Сколько раз я желал, чтобы люди любили меня, желал иметь с ними близость и открытость, но никто не терпел меня».

Юноша читал духовную литературу и искал для себя подлинного духовного отца; это тоже вызывало насмешки окружающих, уверенных, что Симеон, по известной поговорке, ищет вчерашний день. Но Симеон никогда не верил, что люди высокого христианского духа могут уйти в прошлое, что меж Богом и человеком может встать некая «объективная», не зависящая от последнего стена.

Встреча с простым, не имевшим никакого священного сана монахом Константинопольского Студийского монастыря Симеоном Благоговейным стала, как пишет Владыка Иларион, поворотным событием в жизни его молодого соименника. Уже тогда, в юности, будущего автора боговдохновенных гимнов посещали божественные озарения. Несмотря на это, он не сразу нашел в себе силы окончательно порвать с миром и стать послушником Студийского монастыря, а затем принять постриг в монастыре святого Мамаса в Константинополе. В 31 год преподобный Симеон стал игуменом этой обители. Его известность в византийской столице росла, учеников и почитателей становилось все больше… Но в дальнейшем игумену Симеону пришлось столкнуться с непониманием: многим казалось, что он слишком много говорит о своем личном духовном опыте, в то время как монах должен об этом молчать, открывая происходящее с ним одному лишь духовному отцу. Но подвижник Симеон не мог скрывать свой опыт от тех, в ком видел братьев, кому искренне желал такой же несказанной радости. Проще говоря, он просто не мог молчать о Том, Кого любил и Кто столь незаслуженно любил его, недостойного монаха Симеона:

«Придите, о друзья мои,// И вознесемся все со мной// <…> к щедролюбивому Отцу// И Богу, любящему всех.// И Он всегда услышит нас// И сразу милость нам подаст,// Себя откроет тотчас нам,// Явившись, точно ясный свет».

Бог попустил преподобному пережить клевету (люди высокой духовной жизни не раз становились жертвами клеветы), изгнание из монастыря… Но, как пишет Владыка Иларион, «несмотря на бурные внешние события и связанные с ними душевные потрясения внутренняя мистическая жизнь у преподобного Симеона, кажется, никогда не ослабевала». Скончался игумен-поэт после тяжелой мучительной болезни в монастыре святой Марины в селении Хрисополь в возрасте 73 лет, окруженный благодарными учениками… К которым теперь можем в какой-то мере присоединиться и мы.

Газета «Православная вера» № 16 (636)