Когда-то настоятельница Вольского Владимирского женского монастыря игумения Макария (Семенова) мечтала стать журналистом и писателем и даже получила соответствующее образование в Казанском университете и Московском литинституте. Но встреча с Богом определила иной путь. Однако литературу матушка не разлюбила, и писательская жилка дает о себе знать: наблюдения и размышления о жизни ложатся на бумагу, и так рождаются рассказы. С одним из них предлагаем познакомиться нашим читателям.

Баба Катя была мне бабушкой по отцу. Я плохо ее помнил, с тех пор как после третьего класса занялся спортом и перестал ездить к ней в деревню на летние каникулы.

Их сельский священник называл ее «ангелом земной персти», потому что, где бы она ни появлялась со своей тихой полуулыбкой в ямочки на щеках, все освещалось тихим и легким светом. Вы словно попадали в чисто убранную, проветренную, освещенную солнцем комнату, и она делалась для вас родной и привычной. Так же тихо и не спеша она смогла добиться ремонта детского садика в их селе, постройки новой школы, передачи старого сельпо под храм, обеспечила новый храм священником, а затем добилась для него выделения сносного жилища и устройства отопления в храме. Как ей это удавалось, трудно понять. Она все куда-то ездила, и там, где она появлялась, тоже все начинали считать, что все это делается ее руками и никем иным. Какой-то дух привносила она своим появлением, и он скреплял невозможные до этого договоры и перезапускал канувшие в лету загубленные дела и долгострои. Батюшка как-то объяснил, что называет ее ангелом в честь ангела церковного алтаря. Вот встретишь, бывает, в лесной глуши остов давно разрушенного храма, а возле него тихо и уютно, потому что стоит при нем ангел освященного алтаря и продолжает свою обычную службу. И храм хранит эту персть земли от натиска мерзости запустения. Так и Екатерина тихо несет свою службу по освящению персти земли под своими ногами.

Папа съездил за ней на родину и привез ее в город. Я не понимал в точности, зачем, но догадывался по печальным разговорам родителей, что бабушка заболела, и ее нужно было положить в больницу. Раньше она мне всегда нравилась своим спокойным улыбчивым характером. Вот и сейчас мне было интересно и приятно ее видеть.

Вид ее немного удивил: старый пуховик с выцветшей плащовкой, мягкие бурки на резиновой подошве. Все это я разглядывал на ней, пока мы шли на другое утро в храм. Мама сказала, что это будет теперь моей обязанностью — провожать бабушку на службу по утрам и учить ее самой находить обратную дорогу домой. Тем более что моя школа находилась в том же районе, и нам все равно было по пути.

Мы вышли из подъезда. Баба Катя остановилась, прищуриваясь на ясное морозное солнце. У нее были морщинки вокруг глаз и рта. Мы прошли автобусную остановку и двинулись через пустырь к метро. Пустырь этот назывался «пустырем забитого педофила», и в любое время суток я старался пересечь его рысью. Но баба Катя ничего об этом не знала, она шла по подтаявшей в сугробе тропинке и с удовольствием разглядывала насыпавшиеся с берез сережки. Я оглядывался на нее, и она мне отвечала таким же неторопливым улыбчивым взглядом. Ей нравились и это утро, и заснеженная березовая рощица, и я, ее внук, который в свои пятнадцать лет был намного выше и массивнее ее.

Я невольно притормаживал: мне хотелось сбросить это утреннее напряжение с плеч, как перед прыжком в воду, когда движением спины стряхиваешь внутреннюю судорогу, и ноги крепче опираются на настил, готовые спружинить и взвиться в высоком прыжке. И возле тополя с остатками скальпа треш-стримера, который, ударившись головой, оставил на его стволе глубокую впадину, я в этот раз ничего не почувствовал. Сегодня это было обыкновенное дерево — такое же, как десятки его собратьев в этом парке. Воздух парил и сверкал мириадами мельчайших снежинок. Несмотря на почти прогулочный шаг, в метро мы спустились как обычно, опоздав минут на пять.

Ожидая поезда метро, я встал за бабой Катей вплотную, чтобы защитить ее от потока пассажиров, которые начнут входить за нами в вагон. Так делал отец, когда я был еще совсем маленьким. Тут я на миг отвлекся, проигрывая в воображении американский фильм, в котором пассажиры с противоположной ветки метро набегали сзади и лавиной сталкивали других на рельсы перед идущим поездом. Не помню, о чем был фильм, но когда я спускался в метро, этот кадр во мне оживал, и я его постоянно проживал, как завороженный.

Вдруг какое-то движение среди рядом стоящих людей всколыхнуло всю толпу, и раздалось несколько громких голосов. Спины в разноцветных пуховиках раздвинулись, и я увидел на путях какого-то человека. Он упал на колени и смотрел в сторону тоннеля. Баба Катя дернулась вперед и опустилась на колени прямо на краю платформы. Она протянула руку и крикнула: «Мужчина! Давайте я Вам помогу». Мужчина, смуглый азиат лет тридцати, посмотрел на нее. Она продолжала тянуть к нему свою тощую руку. Что-то дрогнуло в его лице, он повернулся к ней и встал на ноги.

Я не успел ничего понять, как с десяток рук протянулись с платформы. Два крепких парня спрыгнули вниз, подсадили человека на платформу, тянущиеся руки схватили азиата, затем тех двоих. Все это потонуло в грохоте подъезжающего поезда. Нас с бабой Катей подхватило волной и внесло в вагон.

Через секунду бабушка уже сидела на свободном месте и улыбчиво смотрела на мое отражение в темном окне.

Это был первый день нашего общения с ней.

Газета «Православная вера», № 22 (714), ноябрь 2022 г.