Саратовская духовная семинария – особое учебное заведение, где учат не только профессии, но скорее образу жизни. Сюда приходят абитуриенты, вчерашние школьники или студенты и выпускники других вузов, а выходят уже священнослужители. В этом году четырнадцатый выпуск. Но как становятся пастырями? Ведь есть то, чему научить практически невозможно, объем полученной информации отнюдь не гарантирует, что студент станет добрым пастырем. Но в семинарском образовательном процессе есть область действия не только человеческих, преподавательских и студенческих усилий, но и Бога, есть тайна, которая всегда ускользает от человеческого взора. Однако годы учебы, даже в духовной школе, всегда дают повод вспомнить немало моментов, что вызывают улыбку. С доброй иронией о своем теперь уже студенческом прошлом рассказал клирик храма во имя святых апостолов Петра и Павла г. Аткарска иерей Димитрий Васильев.
Абитуриент
Мое первое знакомство с семинарией началось в тот момент, когда выпускник одиннадцатого класса средней школы в моем лице переступил порог семинарской канцелярии. К этому времени я давно для себя решил, что нельзя, читая евангельский призыв Христа: «Отдай все и иди за Мной», отдать лишь два рубля нищему и ходить в храм только для того, чтобы поставить свечку перед сессией. Я вынул один наушник из правого уха и хмуро, чтобы скрыть смущение, спросил, какие документы необходимо принести для поступления. То ли от того, что вид у меня тогда был не совсем соответствующий образу семинарского абитуриента, то ли потому, что пришел я без сопровождения родителей, но сидевшие в канцелярии женщина в очках и молодая девушка переглянулись. Однако протянули мне распечатку, где подробно были указаны требования к поступающим и прочие, пугающие вчерашнего школьника сложности. Но слишком уж сильно отчаиваться я не стал. Подумалось: «Бог даст, подготовлюсь».
Классическая психология абитуриента – чем больше будешь «светиться» перед начальством, тем больше шансов поступить. Поэтому, презрев советы своего друга, бывалого семинариста, а тогда уже семь лет как диакона, отца Александра, чуть ли не в конце июля я уже стоял на газоне перед общежитием и по шесть часов кряду поливал из шланга траву, подающую надежды, что когда-нибудь она, несмотря на жару, станет настоящим газоном. Желанное внимание начальства, однако, выразилось лишь в смиренной просьбе эконома епархии, чтобы я не поливал себя из шланга водой, стоя в одних плавках перед архиерейскими окнами. К тому времени я уже успел перезнакомиться со старожилами, дать «взаймы насовсем» по великой дружбе самому веселому с виду болтуну со второго курса свои часы и выучить распорядок работы трапезной.
Основной заезд поступающих всех возрастов начался в середине августа. Взрослые дяди наравне с моими сверстниками дружно зубрили молитвослов, некоторые доходили даже до того, что клали его на ночь себе под подушку, тренировали голоса в надежде попасть в студенческий хор, читали утреннее и вечернее молитвенное правило, чистили картошку в столовой, пропалывали дорожки, учились сушить феном на скорость стиранную одежду и постигали прочие особенности местного бытия. Как бы кто ни боялся не поступить, со всего моего «призыва» не взяли лишь двоих.
Студенчество
И началась у меня и моих однокурсников новая, великая эпоха жизни, именуемая «семинарией». Началось все, как полагается, со знакомства друг с другом и с преподавателями. Среди них встречались разные люди, но от лекций некоторых буквально захватывало дух. Учить приходилось много и как можно быстрее, потому как учеба была тесно переплетена с церковными службами и послушаниями – всевозможными дежурствами, уборками, перетаскиванием тяжестей и мелким ремонтом объектов на прилегающей территории. Живущие в общежитии воспитанники на протяжении всей учебы жестоко страдали от хронической нехватки времени. Надо же было и о личной жизни начинать думать, а она тогда казалась куда интереснее, чем грызть научный гранит. Конечно, посвятив всего себя целиком и полностью делу богословской науки, можно было бы достичь определенных духовных и научных высот, но о том ли думали тогда восемнадцатилетние мальчишки… За что и бывали порой справедливо наказаны. Хотя не обходилось и без внутреннего возмущения. К примеру, у моего друга, добрейшей души человека и тихони, к концу первого учебного года на «доске почета» уже висело «последнее китайское», в то время как у кого-нибудь другого, с образом жизни, далеким от семинарского идеала, не было еще ни одной объяснительной записки. Причина проста – мой друг, опоздав на молитву на пять минут, не умел придумать себе оправдания и лишь грустно смотрел в глаза начальствующим, пока за его спиной тихой сапой пробирались с целью «отметиться» остальные опоздавшие. Впрочем, в конце концов, каждый все равно получал по заслугам. Ведь учеба в Духовной семинарии проходит перед взором не одних только земных начальников, которые, как и все люди, не всегда могут видеть целостную картину происходящего в душе каждого из воспитанников. Есть еще Господь, сердцеведец, и Он один видит всех и каждого. Те из нас, кто смог впоследствии понять не одним только умом, но и сердцем, зачем пришел в эти стены, оставались, меняясь внутри, кто быстрее, кто медленнее, смиряясь, учась отказываться от того, что не совместимо со священническим служением Богу. А пришедшие не по адресу, промаявшись какое-то время, либо честно уходили сами, либо им помогали сделать этот шаг воспитатели.
Семинария –армия – семинария
Доучившись до середины второго курса, я и сам собрался уходить. Как-то одновременно надоело все: и послушания, кажущиеся тогда бессмысленными (ну, право, зачем нужны все эти формальности заполнения журналов дежурств, и почему бы в столовую не купить уже картофелечистку, а выигранное время прибавить к нашему отдыху), и не всегда гладко складывающиеся отношения воспитателей и воспитанников. Да и со своими страстями бороться стало как-то в одночасье лень… Поэтому я написал прошение на отчисление и ушел на следующий день в военкомат, где на меня посмотрели немного странно, но в армию взяли, сам напросился.
В армии сразу же нашелся потерянный вкус семинарского бытия. Я был уже через месяц согласен с утра до ночи дежурить в трапезной и каждую неделю сдавать по сессии круглый год, лишь бы мне хоть кто-то открыл таинственный смысл укладывания сугробов кубиками и зачем катать квадратное и таскать круглое. Впрочем, привык и к этому. Не все так плохо было в этой армейской школе жизни. Самое главное, чему меня научили, – это не обижаться. Как говорил один хороший прапорщик: «Обиделся – пропал, а не обиделся – стал человеком». Польза от такого образа мыслей определенно была.
Одним словом, в семинарию я вернулся с такой радостью, что готов был обнять даже самого строгого помощника инспектора. Владыка простил мне все мои прошлые «акции протеста» и ни словом впредь не вспоминал о них, за что я ему до сих пор благодарен. Так я продолжил учиться уже с совершенно другим настроением. Теперь я не только умел не обижаться сам, но и мог утешить тех, кто еще на что-то обижался. Не всегда, конечно, но все же. Да и к Причастию Святых Христовых Таин, которых был лишен практически два года, я старался подходить теперь намного чаще.
Очень скоро мне дали послушание сторожить по ночам семинарский храм. Быстренько почувствовав все радости такого положения (читай хоть до утра, молись опять же в тишине безлюдного алтаря, ни тебе помощников инспектора, ни лишних послушаний), я в скором времени вообще стал дежурить практически каждую ночь, подменяя всех сторожей, кто был на это согласен. К тому же операторы сотовой связи допустили большую ошибку, разрешив мне подключить бесплатные ночные звонки. Нещадно расходуя их сетевые ресурсы, я по два часа мог разговаривать с Оренбургской областью, со своей будущей матушкой, с которой, кстати, познакомился именно в армии по SMS – так вот, оказывается, тоже бывает. От хронического недосыпания, конечно, вид у меня был не самый приветливый, но для меня это того стоило. На самых скучных лекциях я сидел на задней парте и вышивал подруге к дню рождения крестиком поздравительную открытку. Друзья сочувственно острили…
Жаль было расставаться со своими бывшими однокурсниками. Многие уже стали священниками, многие отчислились. Кто-то ушел в монашество, кто-то в академию, иные так и не поняли, зачем приходили…. Но у меня были и новые собратья, к которым также прикипел душой. Здесь я был вторым, кто женился. У первого к тому времени уже была дочурка лет пяти. Он стал также и первым священником, «батюшкой нашего курса». Даже не верилось, что это с ним мы лазили когда-то по лесам на верхотуру отмывать своды храма от копоти.
Священство
А на четвертом курсе рукоположили и меня, произошло то, ради чего я и пришел учиться в духовную школу. Целый год ни свет ни заря поднимался, чтобы ехать на службу, потом на лекции, где приходилось мужественно бороться со сном и порой сдаваться ему в плен. Однако учеба понемногу продвигалась, и так было все просто, по-детски в радость. Казалось, так будет всегда. Всегда вокруг будут эти замечательные люди, сослужители и сокурсники, преподаватели и знакомые еще по первому курсу женщины в канцелярии, добрые уборщицы в семинарском храме (пока не натопчешь, конечно)… И так неожиданно пришло осознание, что совсем незаметно подкрался мой выпуск. И такая у всех нас в глазах и тоска, и радость одновременно. Многие уже приняли священный сан, обросли бородами, обзавелись детьми. У меня этой весной родился второй замечательный карапуз. Но все равно мы все останемся друг для друга однокурсниками, куда бы Господь ни благословил уехать.
Я же почти весь последний курс прожил уже не в Саратове, где родился и вырос, а в областном городе Аткарске. Туда меня направили служить осенью. Жаль, что не придется больше сидеть вместе с однокурсниками за партой. Есть в студенческой жизни что-то такое, чего никогда не понять учащимся на заочном отделении. Ведь образование – это не только сумма полученных знаний, но и то, что в нас изменилось за время самого процесса их получения. Живое общение с преподавателями и соседями по общежитию, совместные службы и трапезы, общие беды и радости – все это тоже своего рода наука, накладывающая неизгладимый отпечаток на нашу личность. Великая наука общения с людьми, которой вряд ли где-то научат так же хорошо, как там, где готовят добрых пастырей человеческих душ, – в семинарии. За все ей огромное спасибо!